Павел Прежний - Баллада о Штопанном

* * *

…Ярко светило солнце, его лучи нещадно опаляли и без того мрачного путника. Чертыхаясь, он сплевывал каждые полминуты, весьма легкомысленно растрачивая скудные запасы жидкости.

Он смутно помнил, что наполнял бурдюк недавно, вроде бы, около двух дней назад?.. У того подозрительного оазиса?.. Черт бы его побрал, он же так и знал, выглядело все это местечко довольно подозрительно.

…Сначала было ощущение, что кишки решили смотаться в узел. Морской и замысловатый. Чуть позже добавились острые колющие боли, заставляющие охать, сгибаться пополам и трястись в судорогах.

Все вместе это здорово замедляло продвижение на север, прочь от поганой пустыни. Черт их всех дери. Идти оставалось примерно дня три-четыре, не больше. «Ещё чуть-чуть, и они все могут поцеловать меня в зад!» – наивно полагал странник. Однако, эти сволочи оказались хитрее, предприимчивее и обладали недюжинными ресурсами для достижения своих целей.

Как бы самолюбив он ни был, но даже ему прекрасно было известно, что он для НИХ – всего лишь мизерная статейка расходов. Плевать… сейчас это вообще не важно. А важно то, что сил оставалось немного. И ему становилось всё хуже. А солнце и не думало умерить свой пыл. Кажется, плавилось всё вокруг – вон тот старый кактус, иссеченный ветром и песком валун, даже редкое облако. Твою ж мать!

…Потом его здорово пронесло. Как выжил – загадка, то, что смог двигаться – чудо, не иначе. Он лежал в куче собственных фекалий и мечтал умереть. Поскорее бы это всё кончилось…

Немного придя в себя, и, по мере возможности, отряхнувшись от вонючей массы, он кое-как побрел дальше. Вскоре ожидалось ослабление жары, закат и прочие прелести пустынной ночи, а именно – страшный холод и выбравшиеся на промысел ночные охотники. И ползучая мелкота – далеко не самая досадная компания. Есть проблема побольше. Гораздо больше.

А пока что – бурдюк. Отравленная влага из его глубин нанесла не только прямой ущерб, но и дополнительный. Эта жидкость сделала сам бурдюк непригодным для дальнейшего использования. Яд особого назначения.

Будь они прокляты! Трижды прокляты! Нет, ну, в конце концов, ведь он взял себе совсем немного. А уж по их-то меркам! Плевок! Капля в море! И всё же, они так не считали…

Тем временем солнце решило-таки пойти на снижение. Поднялся ветер, небольшие песчаные вихри местного значения стали появляться то тут, то там. Они не досаждали, а просто привлекали внимание и зачаровывали. Гипнотизировали. И это тоже опасно…

Дышать стало легче, шаги ускорились. Боль приутихла, жажда не мучила. Было общее измождение, опустошение. Очень хотелось есть… Путник решил сделать небольшой привал, хотя и осознавал опасность оставаться на слишком открытой поверхности. Но голод был сильнее. И рассудок отступил на задний план. Ладно, двадцати минут должно хватить… Он сел, привалившись к не слишком раскалившемуся булыжнику и начал рыться в своих скудных пожитках. Что там у нас? Так, небольшой охотничий нож, обрез – надежный друг, пара заостренных палок – ценные предметы среди выжженной пустоши, где преимущественно любая растительность имеет тенденцию рассыпаться от малейшего прикосновения. Из съестного – вяленое мясо, сухари, сушёные фрукты, сублиматы. Дрянь. Он бы душу продал за миску наваристого супа и хорошо прожаренную отбивную пожирнее… Он вздохнул.

* * *

А почему, собственно, «он»? У «него» есть имя. Вспомнить бы посреди этой сковородки… Джон?.. Дэвид?.. Эбенезер МакУиллоусби? Ко всем чертям! Пусть будет Штопанный. Почему? Да потому, что это прозвище, по сути, целиком описывало его внешний вид и отражало внутренний мир (для тех, кого этот мир заинтересует).

Да, жизнь его потрепала, что сказать. К своим сорока с небольшим г-н Штопанный (да-да, пусть будет господин, потому как не станем лишать человека с незавидной кличкой последней капли уважения; а, впрочем, в пустыне все равны, рабы и господа) выглядел явно старше своего возраста. Высокий и сухощавый, не лишённый осанки, но часто горбящийся, в лучшие времена он мог претендовать на звание красавца. Его некогда густые и вьющиеся волосы цвета темного меда теперь представляли собой жалкое зрелище. В данный момент они были собраны в жиденький хвостик, выцветший и потертый, как и его обладатель. Кое-где мелькали залысины.

Нос пережил пару переломов и сейчас был немного смещен в левую сторону. Глаза… Что можно сказать – довольно блеклые, водянистые серо-зеленые, они были проницательны. Они могли выразить множество эмоций их владельца, когда тонкие нервные губы оставались стиснутыми.