О.Покровский - В заповедных и дремучих

–Нет, такой… расклад… нам не нужен! – Емеля вскинул руки, заорал, что было мочи во всё горло и, улучив момент, вклинился «в центр поля». –Стой, стой, бесы! Дай слово молвить! –Удивительным, непостижимым образом, а если точнее- обе компании были на последнем издыхании- крик был услышан, воспринят и понят правильно. Бойцы и справа от него, и слева попадали, хватая ртами воздух, на траву… Жестокий бой закончился, пушки смолкли. Настало время народной дипломатии. Тем более, воины обеих армий, потыкав копьями, да помахав дубьём подустали и порядком оголодали.

Ромским кесарем, альбо сенатором восседал наш герой среди в очередной раз примирённых незлобивых гросов и воинственной простодушной ордвы. Незатейливое оружие недавних соперников, как и скоропостижно остывшая жажда мести друг другу отброшены и забыты. Занимало всех в эту минуту мироустройство по Эмилиански, что звучит- согласитесь- красивей, нежели «по Емелиному». А он, обнаружив вдруг себя «на коне», старался вовсю. Наука распирала изнутри, рвалась в народ, требовала познакомить себя с потенциально перспективными слушателями.

–Вот скажите мне, други, печёт, скажем, ваша матушка пышки, так те тоже попервой низковаты, а опосля ка-ак подымутся да распышнеют…– поднял лектор палец вверх: – Потому и пы-ышка, а не лепёшка.

– Так то, – худощавый гросс, еле заметно «окая» попытался было, усомниться в науке: – Пышка, а то-Земля.

– А пойми ты, шапочья вешалка, что Земля тоже навродь куска теста. И бродит она внутренними газами, и от тепла, надо думать, горами вспучивается! – в думах Емеля множество перед самим собой вопросов ставил и ответ старался найти на каждый.

Ордва тоже в стороне от учёных споров оставаться не желали и из их рядов не задержалось замечание по делу: – Отчего-то она газами-то бродит? Кто её грет-то, что вспучивацца? – А оно скок стоит-то и не горяча всё…

Улыбнулся «кесарь-сенатор», опять же в древних картинках, что иной раз землекопы находят на месте некогда стоявших древних городов, таких называли ещё Лекторами общества «Знание», и уверенно отвечает скоро, без раздумья: – Не горяча что? Да сколько рек-озёр да морей на свете? На севере, знай, льды и летом плавают, а в краях, где горы огнедышащие- Вулканусы- так оттого, что море все остужает, ни единой ледышки не видал ни я, ни старшие наши. А сама вода такой теплоты, что мальцы ихние цельный день могут чупахтаться и ни мурашечки у них на коже не будет. – Окинул снисходительно умолкнувших спорщиков и снова: – А бывают горячие озёра, бывает, что струя из земли бьёт горячая, с паром и свистом… -Раскрытые рты и жадные взгляды напряжённых слушателей, опасавшихся пропустить хоть словцо удовлетворили Емелю и сделали добрей и честней. – Но этих чудес сам я, ребя, не видал. И врать про то не собираюсь! – и велми своей правдивостью довольный, расслабился, дожидаясь новых вопросов.

Вопросов не поступало. Честная братия сидела тихохонько, ожидая продолжения лекции, и она, к их удовольствию, зазвучала дальше… – Зато, не поверите, бывал в городе, который во времена незапамятно-лохматые основали сучьи дети Ром с Ремом. И город этот сыздавна кличут вечным, а сученятам голым, что мамку сосут, памятник хранится где-то там. – Парни залыбились, зашушукались, начали толкать друг дружку локтями… – И девки ихние той срам видят? – сюжетец слушателей зацепил и Емеля развил тему: – Какой срам? Карапузы совсем. Вот в другом конце ихней земли и вовсе натурально стоит малец и писает. Так в народе паразит бессовестный и зовётся писающим мальчиком, и то- ничего. –Сидящие в голос загоготали.

Маленькая ордовская ватага, соединённая с противоборствовавшей ей толпой гросских парней, выглядела вдвое уже больше и сильней. А после пирушки отряд разросся ещё за счёт ищущих славы сельских юношей, полудюжины переростков, да примерно стольких же бобылей. Неторопливые, прижимистые деревенские мужики-бороды лопатой, неспешно посовещавшись собрали по дворам иногда дедовские кольчуги, свалили в кучу охапку копий, десятка полтора луков. Нашлись до кучи и пара мечей. Остальные вооружены были топорами, длинными слегами, кистенями, владеть которыми едва не все умели сызмальства, хотя те серьёзным оружием не считались, встречаясь чаще у придорожных татей. Появился у войска и собственный служитель культа одной из религий -дьячок. Нелепого вида, сивый волосом, нос- картошкой, слегка косолапый мужичок в годах. Речь его, когда начал проситься в отряд, немало насмешила не только гросов, но даже ордовских ватажных. Он и окал, и скороговорил, будто сыпя горохом, и таким речитативом скоро-скоро нараспев произносил фразы, что и из соотечественников немногие сразу понимали. Но разумен и начитан оказался премного. Это и Емеле пришлось признать. Зато как оба мудреца, впервые сойдясь в словесных баталиях, возвысились в глазах бойцов! Ради одного этого стоило, пожалуй, Емеле и пострадать.