Вадим Михайлин - Бобер, выдыхай! Заметки о советском анекдоте и об источниках анекдотической традиции

— «Прям с утра?» — «Прям с утра». — «Ну ладно». И уходит. Змей Горыныч поужинал, выпил, то-ооолько к диванчику — опять в дверь ломятся (исполнитель еще раз изображает ту же последовательность телодвижений). Стоит Илья Муромец, еще пьянее прежнего: «Не могу ждать, душа горит! Боль за нашу Россию-Матушку, за города ее и села, за храмы…» — «Илюш, ну договорились же на понедельник». — «А не обманешь?» — «Нет». — «Прям железно?» — «Железно». — «Ну ладно». И уходит. Змей Горыныч вернулся, лег, пледиком накрылся, телек включил. Лежит себе, блаженный. Левая голова уже дремать начала. И тут опять — шарах! Бабах! «Да еб твою мать!» Ну, встает, халатик накидывает, подходит к двери, глядит в глазок — а там никого. Ну он цепочку накинул, дверь приоткрыл — никого. Тогда средняя голова на хоботе так (исполнитель делает плавное змееобразное движение рукой вперед) сквозь щель. Тут ее Илья Муромец из-за косяка мечом-кладенцом: аххх! И голова так: тыдык, тыдык, тыдык (исполнитель изображает катящийся по земле округлый предмет). Две оставшиеся головы так переглядываются через пробел (исполнитель выставляет вперед согнутые в локтях руки, ладонями изображая две змеиные головы, потом разворачивает их друг навстречу другу): «Ну не мудак?..»

Ноябрь, ветер, дождь, холодища. Сидят в пещере Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович, у костерка греются, водку жрут. Тут прилетает Змей Горыныч и говорит человеческим голосом: «Мужики, а можно я тут с вами посижу?» — «Иди на хуй!» Улетел. Через полчаса опять башку засовывает: «Мужики, а может, все-таки посижу?» — «Сказано тебе, змеюка, иди на хуй!» Ну опять улетел. Через час перепились, разомлели, опять засовывается: «Мужики…» — «Ладно, ладно, заползай. Только будешь отсвечивать, порубаем на хер». Змей Горыныч заползает, сворачивается в дальнем углу, лежит и шепчет (исполнитель делает лицо обиженного ребенка): «На хуй… на хуй… А может, живу я здесь…»

Идет по лесу богатырь, дракона ищет. Выходит к горам, смотрит — пещера, а из нее драконом так и прет. Ну, он подходит к пещере, достает меч-кладенец и кричит: «Ты, враг народа, выходи на смертный бой! Предстань передо мной, сразимся в честном бою!» Тут откуда-то из-за горы голос: «Ладно, ладно, сейчас предстану. Только в жопу перестань орать».

Идет по мертвому полю Добрыня Никитич. День идет, два идет, три идет. Жара, сушь, марево. Вдруг видит — вдали колодец. Ну, он бегом, голову в воду и давай пить. Пьет, пьет, пьет, голову поднимает, а перед ним Змей Горыныч стоит, огромный, страшный и огонь у него из хоботов хлещет. Ну, Добрыня вынимает меч, заслоняется щитом — и на змея. День рубит, два рубит, три рубит, а у того все новые головы растут на месте старых. Чует, смерть подходит. Опускает он меч, опускает голову и говорит: «Твоя взяла, чудовище! Что мог, я сделал, а ныне — смерть моя уж недалеко…» Змей Горыныч: «А что ты тут делал-то?» — «Да вот, хотел воды напиться…» — «Ну и кто тебе мешал?»

Бьются Илья Муромец со Змеем Горынычем. Илья — рраз! — мечом-кладенцом и срубил змею голову. Бьются опять. Он снова — ррраз! — и еще одну голову срубил. Тут змей изловчился и — рраз! — срубил Илье буйну голову. Голова так катится (исполнитель изображает катящийся округлый предмет и вращает глазами) и орет: «Два-один! Два-один!» Впрочем, даже анекдотический Змей Горыныч не всегда бывает безобиден — хотя этот вариант персонажа в традиции встречается нечасто. Налетел на деревню Змей Горыныч. Все дома пожег, мужиков поубивал, женщин-девок всех изнасиловал, малых детушек в колодец покидал. Лежит на холме над деревней (исполнитель изображает усталое и довольное выражение на лице): «Вот такой я странный зверек!»

Приходит в пятницу вечером Змей Горыныч домой. Не пьяный, но и не трезвый. Жена открывает: «Что, опять нажрался, скотина? А ну дыхни!» Глупая, нелепая смерть.

Сидит дракончик на тротуаре, плачет. Люди спрашивают: «Ну что ты плачешь?» — «Я совсем оди-ииин!» — «А мама у тебя есть?» — «Была-аааа…» — «А где ж она?» — «Съе-ееел…» — «А папа?» — «То-ооооже съе-еел…» — «Ну и кто ты после этого?» — «Сироти-иинушка-ааа…» Собственно, всерьез дискредитирует светлый анекдотический образ Змея Горыныча только первый анекдот. Второй — просто хулиганская вариация на тему Змея-домоседа. А третий, по большому счету, вообще должен был бы попасть в следующую подборку, поскольку инспирирован он не страшными сказочными драконами, а вполне конкретным дидактическим советским мультиком о вреде жадности, обжорства и эгоизма. Это «Сладкая сказка» (1970) Владимира Дегтярева, и в роли главного перевоспитуемого там выступает именно Дракончик.