Вадим Михайлин - Бобер, выдыхай! Заметки о советском анекдоте и об источниках анекдотической традиции

Сидят на берегу два бегемота и вяжут шапочки. Подходит крокодил: «Мужики, тут глубина нормальная? Из дна ничего не торчит?» Один из бегемотов: «Да все путем, не ссы, купайся». Крокодил разбегается и — бул-тыхх в воду. Через минуту всплывает кверху брюхом, весь разодранный и башка на сторону. Второй бегемот: «Ну зачем ты его обманул?» (Исполнитель разворачивается к воображаемому собеседнику и переходит на раздраженно-сварливую интонацию)’. «А зачем ты мне вчера шапочку распустил?!»

Еще один персонаж «экзотической» серии — зебра, представляющая собой локальный вариант других эротизированных героинь (коровы, лисы, тигрицы, мышки и белочки) с одним, но значимым отличием. Зебра, как и жираф, — фигура, откровенно претендующая на элитарный статус.

Заходит зебра на скотный двор. Подходит к корове (исполнитель переходит на манерную интонацию, отсылающую к кинематографическим персонажам Людмилы Гурченко и Рины Зеленой): «Скажите, а кто вы и что вы делаете в этом забавном месте?» Корова: «Я корова. Даю молоко». — «Я вас поняла. Большое спасибо». Подходит к другой: «Скажите, а вы тоже корова? И тоже даете молоко?» — «Да» — «Потрясающе! Никогда не видела ничего подобного». Идет дальше, подходит к быку: «Скажите, а вы чем здесь занимаетесь? Тоже даете…» (Исполнитель мрачно поднимает глаза и произносит с тяжелой уверенностью в голосе)’. «Нет, я никому ничего не даю. А вот ты сейчас снимешь эту полосатую пижамку, и я тебе покажу, чем я здесь занимаюсь».

Постсоветская традиция сохранила этот образ зебры, усилив его за счет новых реалий:

Стоит гаишник на дороге. Видит, мчится красный открытый «феррари», километров под двести, а за рулем зебра. Он то-олько палочку вынул, а машина уже мимо него — вжжихх! Тьфу, думает, верное бабло пропало! И вдруг визг тормозов, машина останавливается, потом задним ходом, почти на той же скорости — и прямо к гаишнику. И зебра так (исполнитель приподнимает воображаемые очки и томно произносит)’. «Скажите, любезный, а в каком секс-шопе вы приобрели эту замечательную полосатую палочку?»

Впрочем, время от времени те особенности габитуса, благодаря которым все запоминают зебру еще в раннем детстве, перестают нуждаться в эротическом оформлении. Яркая внешность объединяет ее еще с одним — тоже не слишком частотным — персонажем позднесоветского зооморфного анекдота: Заходят к фотографу пингвин и зебра. «Снимете нас на память?» Фотограф: «Вам цветную?» — «Да нет, пожалуй, черно-белая нас вполне устроит». Стильная черно-белая раскраска пингвина сама по себе провоцирует на вполне опознаваемые аудиторией параллели с конкретными человеческими костюмами и типажами — так что вопрос о возможных источниках здесь можно было бы и не ставить:

Едут два нарика на машине. Один за рулем кемарит, другой рядышком. Вдруг — шарах, на что-то наехали. И дальше едут. Через полчаса тот, который за рулем, спрашивает: «Лех, ты не в курсе? Пингвины бывают ростом в метр шестьдесят?» — «Да вроде чуть поменьше, но кто их знает». — «А платочки на голове они носят?» — «Не, вот платочков точно не носят». (Исполнитель тяжело вздыхает)’. «Ну значит, пиздец, монашку сбили…»

Заходит в бар пингвин. Берет мартини с вишенкой. Выпивает, расплачивается и на выход. Бармен ему: «А знаете, вы у нас первый пингвин за все время, пока я владею этим баром». Пингвин (исполнитель аристократически вздергивает бровь и роняет через губу)’. «Ну, судя по ценам, я же и последний».

Пингвин — настолько запоминающаяся и комичная фигура, что одной только черно-белой окраской традиция не удовлетворяется. Вот анекдот из «абсурдистской» серии, который, с большой долей вероятности, косвенно отсылает к визуальному первоисточнику позднесоветских анекдотов про пингвинов — к мультипликационному фильму Владимира Полковникова «Пингвины» (1968), где рассказывается душещипательная история о предательстве и о беззаветной любви, которая, впрочем, циническим позднесоветским разумом неизбежно считывалась как исполненная ложного пафоса история о самозабвенном родительском идиотизме [88], разыгранная нелепыми персонажами, за спинами у которых с неизбежностью маячит горьковский «глупый пингвин» из затверженной в школе до отвращения «Песни о Буревестнике»:

Летят над морем два пингвина. Один другому: «И как только у тебя летать получается… Толстый. Жирный. Хвоста нет. Крылья махонькие, кривые…» (Исполнитель раздраженно огрызается в сторону воображаемого собеседника): «На себя посмотри, урод!»