Анатолий Кондрашов - Мысли и изречения великих о самом главном. Том 3. Бог. Жизнь и смерть

Бог не может и не хочет позволять господствовать над душой никому, разве лишь самому себе.

Я верю в Бога, потому что я творю Бога.

Не думаю, чтобы я в своей жизни испытывал потребность в каком-то существе вроде Бога.

Возможно, религия мертва, и если это так, то нам лучше знать об этом и отправиться на поиск новых источников духовной силы, пока еще не слишком поздно.

Все религии основаны на страхе многих и ловкости немногих.

Бога изобрели, чтобы объяснить загадку. Бога всегда изобретают, чтобы объяснить непонятное. Когда же вы наконец открываете, как что-то работает на самом деле, то получаете некие законы, которые вы отнимаете у Бога; для этого он вам больше уже не нужен. Но он нужен для других загадок. А следовательно, вы оставляете его как творца Вселенной, потому что сами еще до этого не додумались. Он нужен вам для понимания таких вещей, которые, по вашему мнению, законами не объяснить, – сознания или жизни и смерти (почему продолжительность жизни ограничена определенным сроком), и т. п. Бог всегда связан с тем, чего вы не понимаете.

Никто из когда-либо живших не знает больше, чем вы и я, о том, что будет дальше; а вся религия – просто порождение хитроумия, страха, жадности, фантазии и поэзии.

Кто не знал горя, не знает и религии.

Именно стремление быть одним-единственным народом побудило древних евреев измыслить одного-единственного Бога, чьим одним-единственным народом они намеревались стать.

Этот Страх невидимого и есть естественное Семя того, что называют Религией.

Человек не способен жить без постоянной веры во что-то бессмертное в себе, хотя как это бессмертное нечто, так и сама эта вера могут быть постоянно скрытыми от него. Один из способов, посредством которых это скрытое может выражать себя, – вера в личного бога.

Оглянувшись в самое начало, мы обнаружим, что богов создали невежество и страх; что воображение, энтузиазм и обман украсили или исказили их; что слабость поклоняется им; что легковерие сохраняет их; и что обычай и тирания поддерживают их, чтобы поставить себе на службу глупость человеческую. Если незнание природы породило богов, то знание природы должно их уничтожить.

Религия начинается там, где заканчивается знание.

Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклониться. Но ищет человек преклониться пред тем, что уже бесспорно, столь бесспорно, чтобы все люди разом согласились на всеобщее пред ним преклонение. Ибо забота этих жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать то, пред чем мне или другому преклониться, но чтобы сыскать такое, чтоб и все уверовали в него и преклонились пред ним, и чтобы непременно все вместе. Вот эта потребность общности преклонения и есть главнейшее мучение каждого человека единолично и как целого человечества с начала веков. Из-за всеобщего преклонения они истребляли друг друга мечом. Они созидали богов и взывали друг к другу: «бросьте ваших богов и придите поклониться нашим, не то смерть вам и богам вашим!» И так будет до скончания мира, даже и тогда, когда исчезнут в мире и боги: всё равно падут пред идолами.

Если бы меня заставили дать определение религии, то я сказал бы, что она – повязка, изобретенная человеком для защиты души, истекающей кровью из-за ран, которые нанесла жизнь.

Наша надежда на бессмертие не вырастает из какой-либо религии, но почти все религии вырастают из этой надежды.

Основа для поклонения – удивление.

Жизнь здорового человека, в сущности, лишь бегство, в котором он сам себе не признается, – бессознательное бегство от мысли, что рано или поздно придется умереть. Болезнь же всегда одновременно и напоминание, и испытание сил. Вот почему болезнь, боль, страдание – важнейший источник религиозности.