Евгений Захаров - Занимательное артуроведение

– Фаза-аны для ле-еди Ма… – начал объявлять слуга с блюдом в руках, возникший в проеме двери, как вдруг состроил весьма удивленную мину и полетел с ног. Фазаны шмякнулись на стол прямо передо мной – ну конечно! – окатив меня с ног до головы подливой и перьями. Матильда издала мощный крик. Но еще мощнее прозвучал вопль, который вырывался из глотки человека, сбившего с ног несчастного слугу и раскинувшегося сейчас на полу во фривольной позе.

Это был главный конюший – щуплый мужичонка с неожиданно луженой глоткой. До того, как стать конюшим, он исполнял обязанности главного овечьего, то бишь, чабана, и голос его, натренированный и зычный, мог соперничать с трубой глашатая (чьи обязанности он тоже исполнял в случаях болезни последнего, прекрасно обходясь безо всякой там трубы).

– Что за шум? – недовольно поинтересовалась матушка. – Ты испугал Матильду!

– Не говоря уже обо мне, – сквозь зубы заметил я.

– Горе! – крикнул конюший с пола. Со стоящих возле стены рыцарских доспехов звонко ахнулся шлем.

– Перестань вопить! – грохнула кулаком по столу матушка. – Докладывай!

– Ээх! – горестно сказал конюший, попытавшись одновременно подняться по стене и вытянуться во фрунт. Давалось ему это с трудом, но постепенно он воздвигся перед вопрошавшими, пошатываясь и поскрипывая, как одинокая сосна на скалистом брегу… – Извините, отвлекся… Конь светлоокой девы-воительницы Хрунгильды вернулся нынче утром в конюшню родного замка без своей прекрасной всадницы!

Геранья от неожиданности подавилась ногой оленя, которую в данный момент ретиво обгладывала. Мы бросились спасать матушку. Конюший терпеливо ждал, переминаясь с ноги на ногу.

– Болван! – крикнула мама, еле отдышавшись. – Разве можно так пугать? Какая всадница? Какой конь?

– Кстати, я сомневаюсь, чтобы это был тот самый конь, – хладнокровно заявила Матильда, с ненавистью поглядывая на губителя фазанов. – У сестрицы Хрун был Бозо – самый глупый конь на всем диком Западе, не говоря уже о нашей родной Британии. Он бы, вряд ли, даже вспомнил, как его зовут, не говоря уже о далекой Великании, откуда он, якобы, добрался до дому один.

– Это же был любимый конь моего муженька! – зашмыгала носом матушка. – Как мой Фенрих славно возил его метлой по бокам! Ведь недаром предание гласит: «Бьет – значит, любит!». А уж как я любила моего Фенрюшечку! А Бозик! О! Он ведь был под вашим отцом в тот злосчастный день… Мы так надеялись, что он приведет… Привезет… Найдет убийцу отца!

– Да он не способен найти даже кормушку овса, не то, что убийцу отца!

– Тилли, не смей!

– Не называй меня «Тилли»!

– Мам, ну что ты, в самом деле, – вмешался я. – Ты же знаешь, как Матильда…

– И ты туда же? Тилли, Герми, разве вам не дорога память об отце?

– Мама!

– Мама!

– Тилли! Герми! Тилли! Герми! – по-обезьяньи скакал за столом Леопольд.

– Конь прибыл на рассвете, – начал конюший, – и они…

– Как – на рассвете? – повернулась к нему матушка, шелк ее платья угрожающе зашелестел.

– Дак – как? – стал оправдываться конюх. – Ну, так вот – на рассвете!

– Где ты шлялся все это время? Сейчас же уже обед! – пророкотала Геранья.

– Выпори его, мам, – попросил Леопольд. – Он все врет.

– Заткни фонтан! – рявкнула матушка. Лео покорно выполз из-за стола и поплелся в сад: требовавший починки фонтан уже давно грозил затопить наши георгины.

– И ничего наш дорогой Тристан не врет, – глядя на конюшего, сказала матушка самым ласковым голосом, от которого у того подкосились ноги. – Правда, ведь?

– У-э-ппп, – кивнул Тристан.

– Врет, – поддержала наказанного Лео Тильда. – И не краснеет. Выпороть и немедленно.

– Порют-то на конюшне, – возразил я. – А он – конюх. Сам себя он выпорет, что ли? Как вдова оруженосца?

– Рот закрой, – велела милая мама. – Не то пойдешь Леопольду помогать.

Тут появился Лео – мокрый, грязный, но веселый.

– Заткнул! – гордо сказал он, усаживаясь за стол.

– Рада за тебя, – кисло сказала матушка. – Ответствуй! – Бросила она слуге.

– Ага, – кивнул конюх. – Вернулся на рассвете. Весь в сбруе, со всем мылом. То-ись со всей всб.. сбвре.. Под седлом. И мыльный.

Его качнуло, но он продолжал:

– К седлу был приторочен верный оруженосец леди Хрунгильды, Причард Калидомский!

Матильда полыхнула пожаром. Она всегда так полыхала даже при упоминании, так называемого, друга детства, с которым они вместе росли – болвана-переростка Прича, самым главным достоинством которого были непомерной величины уши. Единственный сын многодетного семейства (как уже понятно, все остальные дети – девочки) из соседнего Калидома был давнишним воздыхателем Хрунгильды, готовый броситься за нее в огонь и в воду (скорее всего не бросился бы, так как огня он боялся до безумия, а плавать не умел, но всячески показывал, что всегда готов). Дабы жениться на Хрун, Причард увязался за сэром Фенрихом в качестве – кого бы вы думали? – оруженосца. Через месяц он вернулся, притороченным к седлу коня хозяина замка, но без последнего. Возвещая гибель отважного рыцаря, он так орал и бросал пламенные взоры на Хрунгильду, что та загорелась, прыгнула в доспехи и отправилась отмстить, а заодно и поискать по дороге Святой Грааль. Немудрено, что калидомец увязался за ней. «Дабы для женитьбы на наследнице Фенриха Маститого, заслужить гордое звание «Рыцаря», – как прокричал он с осла, уносящего его вслед за отважной девой. И вот этот липовый оруженосец вновь вернулся вместе с собратом по разуму – глупым конем Бозо. И, что всего обиднее – без осла. Ну, и без сестрицы, конечно.