Николай Кокурин - Сказочки для отчаянных. №№ 00-88

Пока буква «Я» бродила по коробке мнения её бродили вместе с ней. Было даже, что буква «Ч» на какой—то миг внесла сумятицу в уже было устоявшееся мнение, мол, Человек это Черви, а значит не в этом смысл, раз цель червива, там плач и скрежет. Но вскоре выяснилось, что «Черви» могут быть разные, иногда это даже может означать «Червонность», т.е. «Красность», иначе «Красивость» и «Я» ликовало.

Но когда все буквы рассказали ей всё, что знали и прошло ещё немного времени, пока всё переварилось, освоилось и осело «Я» опять заскучало, т.к. своего смысла она так и не нашла. И долго бы ей ещё скучать и отчаиваться, если бы не маленькая девочка, решившая научить своего младшего братика буквам и словам. Девочка вытряхнула из пыльной коробки все буквы на кухонный стол и беря первую попавшуюся букву произносила звук, который с буквой связан и примагничивала картонку к холодильнику для наглядности. После из букв начала складывать слова. Сперва девочка сложила слово «БОГ» и попросила брата проделать тоже, рассказывая, что Бог – это Тот, Кто Создал всех и всё. А ещё Он – ПАПА (и выложила слово на холодильнике) всех, кто Его Любит и слушается Его. Затем было слово «МАМА». После того как братик бурно порадовался, что его любимую мамочку можно написать буквами, девочка объяснила, что МАМОЙ зовут так же ЦЕРКОВЬ, т.е. всех, кто любит и слушается ПАПУ, дружат между собой, имеют общие добрые дела и собираются по праздникам вместе порадоваться и поплакать, когда есть на это причины, попеть и выразить свою благодарность БОГУ. Иначе говоря, это люди, человеки, ЧЕЛОВЕК.

– Например, ты – человек, я – человек, – и девочка выбрала из кучи букв ту самую «Я» и примагнитила её к холодильнику. И тут «Я» осознала, что смысл не может быть у каждого свой, смысл у всех общий и смысл этот в общности: все буквы имеют как бы свой личный смысл, но он лишь отражение общего, а общий состоит в том, чтобы в дружбе своей и единении являть ту или иную КРАСОТУ в словах, предложениях, строфах. В Браке, Союзе букв рождается какое—либо понятие, определение, образ предмета, смысл. Общий Смысл – это ЧЕЛОВЕК, т. е. ЦЕРКОВЬ; частный – быть частью общего, быть винтиком, гаечкой, буковкой, быть полезным и получать от этого удовольствие. А бесполезных, то бишь бессмысленных не бывает, нужно только осознать, если ещё не осознал, тот талант, ту пользу, которая заложена в каждую букву, каждый знак препинания и радоваться этому.

С тех пор «Я», даже когда снова приходилось подолгу пылиться в коробке и когда казалось, что смысл утрачен, вспоминала, что было время (и может будет ещё), когда все здесь лежащие словно в братской могиле были (и будут) использованы во всей нашей общности, вызывая неподдельную детскую радость у тех, кому мы пригодились. «Я» успокаивалась и блаженно улыбалась под толщей своих коллег и друзей и чувствовала такую же блаженную улыбку у них, не смотря на кромешную тьму вокруг.

Жила-была деревянная табуретка. Точнее – начинала жить. Жили-были это те, что уже пожили, прожили всю жизнь почти, были в прошлом воспринятыми и теперь только доживали. Но наш герой, точней – героиня, только—только вышла с конвейера и поступила в розничную торговлю, в городской «Универмаг».

Поставили табуретку в ряду современной мебели. Изящные дорогие стулья, новомодные банкетки, вальяжные шезлонги, ласковые пуфики и чопорные кресла-качалки окружили нашу табуреточку, сразу же осмеяв за простоту и дешевизну. Офисные кресла надменно и презрительно молчали, даже не оглянувшись на почтительное приветствие новенькой. Но табуретка вовсе не придавала этому никакого значения и была довольна тем, что у неё легко получалось делать то, что рекомендовали деревья в лесу, брёвна на сплаве и доски в столярном цеху: желать здоровья и долгоденствия всем седалищам, которые встретятся в жизни, ведь это такой непосильный и здоровье подрывающий труд – являться чьим либо сиденьем, особенно, если мягкое место клиента не приглянулось. У седалищ есть свой печальный, вековым опытом проверенный афоризм: жопу не выбирают. Может на слух звучит грубовато, но в этих словах вся боль, пот, кровь и слёзы всего того, на чём кто—либо, когда—либо сидел во все времена, во всех народах и на всех континентах.

Покупатели взоров на табуретке не останавливали, едва скользнув краем глаза по ценнику: «150 рублей». Их взгляды цеплялись за дорогие кресла и зады покупателей неудержимо устремлялись к ним, чтобы апробировать достиженье в культуре сидений. На табуретку ни разу никто не присел, но ей не было почему—то от этого грустно. Хотя для всех это был показатель невостребованности и низкосортности. Впрочем, собеседники у табуретки были. Это современные железные табуреты с мягким поролоновым верхом, обтянутым чем—то отдаленно напоминающим кожу. На них время от времени присаживался покупатель или даже продавец, и цена у них была раза в три—четыре повыше, но вероятно более близкое родство побуждало их обращать на табуретку внимание и беседовать. От них табуретка узнала, а они сами услышали это из разговора покупателя—священника («вот бы кому восседать на мне» – помечтала табуретка), покупавшего себе компьютерный стол с креслом где—то через неделю после Нового Года, что, оказывается: