Миша Токарев - Перестройка forever

После праздничной линейки у нас был урок физкультуры. Странное дело, ставить первым уроком в жизни ребенка урок физкультуры. Все дети из моего класса показались мне сносными людьми. Еще на линейке мы все представились по очереди. И вот в раздевалке кто-то переодевался в спортивные костюмы, кто-то напяливал колготки. А я надел синие шортики. Проблема заключалась в том, что это были трусы. Еще в Ангарске помимо консервативных плавок я носил боксерские трусы. Приехав к бабушке, все мои вещи подверглись с ее стороны анализу на пригодность. Она откладывала вещи в разные стопки, приговаривая: это будешь носить на физкультуру, в этом гулять, это я не знаю для чего, дрянь какая-то. И вот мы все переоделись, перед нами в зале стоит наш физрук. Женщина лет девяноста, таких старых женщин я еще не видел. За моей спиной кто-то начинает смеяться, справа от меня тоже смеются. Все-таки они заметили, что я стою в трусах, какие злые дети меня окружают. Учительница приближается к нам, спрашивая: кто это смеется, кто посмел срывать урок! Если приглядеться к тому, как она передвигается, можно увидеть золотистую крошку, которая с нее сыпется. Древняя женщина подошла ко мне вплотную и сказала дребезжащим голосом: молодой человек, немедленно идите в раздевалку и наденьте штаны.

В раздевалке я сидел на скамейке и думал, где же мне найти трико. Просто так свинтить домой не получится, бабушка ходит где-то рядом со школой. Она ходит там, и ждет, когда я совершу ошибку. Ее тяжелое дыхание колышет кусты акации. Ее шаги сотрясают землю. Сидя в раздевалке, я почувствовал себя таким маленьким и жалким молодым человеком, таким беззащитным перед опасностями этого мира. Какие некультурные люди меня окружают, подумаешь, забыл надеть штаны. Во всех цивилизованных странах никто бы даже не обратил внимания – думал я, сидя на лавке. За моей спиной скрипнула дверь, кто-то зашел в раздевалку. А потом меня схватили за горло. Цепкие пальчики сдавливали мою шею. Сколько ненависти было в тех пальчиках. Их обладатель грозно выкрикнул над моей головой: гомосек! И я не мог определить, кому из этих милых ребят принадлежит голос. И я не мог точно назвать причины, по которым меня оскорбили таким непонятным и смешным словом. Внизу моего живота забурлило, нападающий пыхтел, воздуха перестало хватать для полноценной работы моих легких. Сквозь сопротивление я повернулся к душителю и ударил его кулаком. Пальцы отпустили шею, передо мной стоял мальчик, у которого из носа пошла кровь. Она брызнула из его ноздрей, словно томатный сок, выплескивающийся из пакета на кухонный стол. Он зажал ладонями лицо, ошарашенно смотрел на меня. Его веснушчатое лицо, рыжие волосы казались мне карикатурой в журнале Мурзилка. Я встал со скамейки и пнул в живот этого мальчугана. Он согнулся и громко закричал, непонятно, что он хотел этим добиться, но кричал он самозабвенно. И я подумал: раз уж парень травмирован, значит, он не пойдет на физкультуру, и можно взять его спортивные штаны. Я сказал ему: одолжи мне, пожалуйста, свои трико.

И он тебе одолжил свое трико? – спрашивает Игнат. Мы прибрались, Ваня зачем-то разбил ломиком лед на всех лужах в поле нашего зрения. Странный парень, через час на лужах будет опять наледь, и все окажется зазря. И вот мы стоим с ребятами возле трассы, ждем, когда за нами приедет машина. По кодексу дворников она должна приезжать за нами в девять-десять утра, но всегда опаздывает. Эта машина похожа на передвижной улей с пчелиной маткой водителем. Он разбрасывает своих детенышей пчел по разным объектам, те убираются, а потом матка прилетает и забирает нас в ЖЭК. Отвечаю Игнату: ничего он мне не одолжил, плакал, как девчонка, грозился обратиться в суд. Игнат смеется, говорит: вот дети пошли, сразу в суд бегут, сами не могут решить свои дела. А что ты хочешь от ребенка, ребенок беспомощен против жестокого, колючего мира, Игнат. В нашу беседу вклинивается Ваня: все мы дети в душе. Божьи дети… – добавляет значительно он. Там на горизонте, где стоят маленькие дома, появляется наш автобус желтого цвета похожий на улей, улей приближается к нам.

Уколись за меня

Утром матушка включила новости, обычно мы их не смотрим. Но так как моя работа напрямую зависит от погоды, мы сделали исключение. И там сообщили, что на улице выпала месячная норма осадков. Мама сказала на это: ну, вот, теперь у тебя прибавилось работы. А я сказал ей что-то нечленораздельное, потому что еще спал. Мы долго с ней перетягивали одеяло, мама уговаривала меня подниматься и быть ответственным членом общества. Когда я наконец-то поднялся и стал ответственным членом общества, зазвонил телефон. Семен Анатольевич уставшим голосом сказал, что сегодня я не работаю, и мне надо поехать в поликлинику. Я спросил: а что там в поликлинике? Он ответил: там все ваши сейчас, у вас диспансеризация. Я закричал во все горло: мам, у нас диспансеризация, я не работаю! Голос Семена Анатольевича в трубке пробубнил: Миш, не кричи так, езжай в больницу, все, отбой. Мама с кухни крикнула мне в ответ, но уже не так громко, как я: поняла, тогда бутерброды тебе не даю, приезжай пораньше, дома пообедаешь.