Миша Токарев - Перестройка forever

Стоим секунду, стоим две, и тут Никита несильно пихает меня плечом и прыгает на первые ступени лестницы. Прыгаю вслед за ним и мы, две обезьянки карабкаемся к небесам. Все происходит чертовски быстро, я не успеваю как следует устать, только сердце стучит и руки дрожат от адреналина. Поднялись мы одновременно. За спиной слышу разочарованные вздохи. Значит, все-таки делали ставки. Никита поворачивает на меня голову, мы стоим под самым потолком, потом он подмигивает, и толкает меня в бок. А я лечу, падаю, вижу бежевые туфельки воспительницы, слышу ее недовольные крики. Вот так я первый раз сломал себе руку. Поначалу больно не было, больно было потом, в травмпункте. Зато мама перестала водить меня в тот садик. По-моему, я вообще перестал ходить в садик.

Меж тем я перевел дыхание и готов домести эту бесконечную дорожку вокруг детского сада. На часах восемь с копейками, впереди еще час времени. Хорошо, наверное, Семену Анатольевичу там, в кабинете, сидит, пьет чай. Но мы легких путей не ищем, спастись можно только в труде, как говорили мудрые люди в свое время, нам остается только к ним прислушаться. Такая получалась у меня сегодня история из детства. Ворона садится на горку, которую я намел этой бесполезной метлой. Под весом вороны холмик начинает осыпаться опять на дорожку. Пошла вон, кыш! – кричу ей, она склоняет набок голову, смотрит своей бусинкой глазом на меня, не уходит. Тогда я кидаю в нее метлой, холм рушится, птица крякает и улетает. А я принимаюсь мести по второму разу. Повторенье – мать ученья, как говорили мудрые люди, к которым хочется быть немножко причастным.

Платок с мишкой

Сегодня я не пошел на работу, Семен Анатольевич мне разрешил. Он позвонил мне около пяти утра, когда я смотрел прыжки чернокожей спортсменки Фатимы Диаме. Она была похожа на грациозную пантеру, забывшую о законах всемирного тяготения. Она летела, а я смотрел, и пил остывший какао. Семен Анатольевич сказал: Михаил, вы, это самое, завтра можете не приходить. Я спросил, что там у них случилось, мне следует беспокоиться? Он покашлял в трубку и ответил, что все хорошо, просто непредвиденные обстоятельства. И я подумал: вот оно как. Знаю я такие непредвиденные обстоятельства, они как возникнут, потом приходится планы менять. Мы попрощались до послезавтра, и он добавил перед тем, как положить трубку: вы молодой человек ответственный, по возможности завтра не налегайте на спиртное. Я ответил ему: и не подумаю налегать на спиртное, мне мама не разрешает. Добро – сказал Семен Анатольевич и сбросил вызов. А у меня освободился целый день для того, чтобы починить наш сломанный унитаз, и выспаться. Прыжки закончились, Фатиме уже вручали награды, она улыбалась.

И вот я чиню унитаз: взвешиваю в руке молоток, стою перед ним. У него расшаталось сидение. Я должен сделать так, чтобы сидение больше не уезжало и не падало. Мама спрашивает у меня за спиной: ты совсем идиот, как ты будешь чинить его молотком? Я говорю ей: женщина, все просчитано, не мешай выполнять мужскую работу. Она цокает языком и уходит на кухню. Отрываю сидение, и понимаю, что молотком я никак его не починю. Может быть, стоит перевязать фрагменты сидения ниточками? Или заняться сваркой, что там еще делают очумелые ручки в таких ситуациях? Как бы мой папа решил эту задачку, если был жив? Наверное, он бы измазал все клеем моментом, а потом приклеился сам. Ходил бы по квартире злой со склеенными пальцами и бурчал: как они могли, кто так делает туалеты, низость! Мама бы его, конечно, успокаивала: не злись, я сама все сделаю. И сделала бы, представьте себе, мама все может. Откладываю молоток, иду на кухню за нитками, все-таки надо привязать это сидение. Мам, у нас есть нитки? – спрашиваю. Какие нитки? – она режет овощи для супа, показывает ножом в сторону ящика, где у нас лежит всякое барахло. Нахожу шмоток бечевки, и придумываю решение этой головоломки. Я порежу эту бечевку, и кусочки вставлю в места, где сидение крепится к унитазу. Получатся своего рода распорки, надеюсь, у меня все получится. И мы больше не будем съезжать с унитаза. У нас в семье никто не любит съезжать с унитаза.

У меня все получается, я все зафиксировал. Но проблема состоит в том, что сидение становится перекошенным набок. Я закрепил его таким образом, что деталь, которая должна высовываться едва, представьте себе, торчит полностью. Одну сторону закрепил так, как нужно, трудности возникли со второй стороной. Я глубоко вздыхаю, рядом с унитазом лежит молоток. А я очень вспыльчивый человек, во мне так мало терпения. Боже, уведи от меня это раздражение, прошу тебя – думаю про себя. Знаете, это помогает, такая искренняя просьба, главное не бояться просить. Раскручиваю крышку заново, чтобы в этот раз не облажаться. В кого я такой экспрессивный уродился? Наверное, в папу. С папой у нас были странные отношения, еще в моем детстве они со своей матушкой с нами что-то не поделили. И мне пришлось переехать жить к другой бабушке. Там я пошел в школу, пока мама была в подвешенном состоянии, работала в типографии и в магазине книг, чтобы заработать и вернуть меня на Родину. На этой самой Родине в Ангарске я чувствовал себя очень даже комфортно, и мне не хотелось уезжать.