Илья Букреев - Двойник

Перед хлопком двери, чем Вол твердо вознамерился завершить утреннюю перебранку, он бросил:

– Как вы можете так жить? Мелочные… Такую бучу заварили! И из-за чего? Как псы живем… – и испытывая накатившее презрение, отшатнулся от двери.

Вспомнив пробуждение, Вол закурил с досады и, обогнув угол дома, заприметил коллег в рыжих жилетах с надписью «ДРСУ-2». А собрались рабочие в столь ранний час оттого, что на улице Сиреневой на пороге зимы нежданно решили латать дорожную яму. Первым делом водрузили билборд с подсветкой, который возвестил о принципиальном решении мэра насчет ремонта. Дня через три на дорогу бросили пирамидку из арматуры, скрученную полосатым скотчем, со знаком «Кирпич». Неделю спустя раздолбили асфальт вокруг ямы. Но вот незадача, в ночь на понедельник, не согласовав с районной управой, небеса разрешились ливнем, который наполнил яму до краев.

Ступив на дорожное полотно, Вол преобразился. Еще мгновение назад он ощущал себя заурядным, но едва носок его рваного ботинка коснулся асфальта, Вол оказался на работе с исключительной привилегией разгуливать по дороге, нагло вглядываться в ветровые стекла дорогих машин и грозить: “Чего вылупился? Ну, давай, ответь! Да мы эту полосу месяц ремонтировать будем! Не веришь? Да я сейчас вторую перегорожу, так ты из этой пробки напрямик в дом престарелых поедешь!”

У ямы Вол пожал руки рабочим: плешивому Петру Ивановичу, за пенсионный возраст прозванного Дедом, шамкающему Витьке Орлову, пристрастие к газированной коле лишило его половины зубов, затем поздоровался с молодежью – Вадиком Котовым и Мишкой (фамилии никто не знал, студентик на подработку), последним протянул руку Ойбек, парнишка узбек. Вол, втянув шею в воротник, присоединился к озадаченному созерцанию лужи. Единодушно не сговариваясь, рабочие “обкурили” проблему, поплевывая в серовато-коричневую гладь, которая занялась рябью на ветру. Потом все шестеро присели на обочину и решили дожидаться бригадира, а Ойбека послали за баклажкой пива, ибо намедни Вол не единственный предавался разгулу.

К обеду приехал восьмидесятый Крузер и, с облечением подпрыгнув на рессорах, изверг упитанного армянина во всесезонной кожаной куртке, не сходившейся на брюхе. Армянин подошел к рабочим, испускавшим зловонные клубы дыма от грошовых сигарет, и спрятав грузный крест за шиворот недоуменно спросил:

– А хули сидим?

Неизменно говоривший чисто на великорусском наречии, Армен Ашотович на последнем слоге съехал в восточный перелив, давая понять, что закипает. Искренне не разумея, почему бригадир не замечает очевидного, все шестеро указали на заводь, исторгая наполненные фатализмом вздохи. Растопырив ноздри, Армен Ашотович закурил и, вкрапляя прилагательные в мат, посетовал на невозможность в наше время подобрать добрый персонал. Прохожие одобрительно кивали. Ворча на прилюдный и очевидно несправедливый поклеп, рабочие побрели за лопатами. Пришлось черпать жижу и сливать вниз по уклону дороги, где грязь растекалась венами и после разносилась шинами на километр. Не успели дорожники разогреться, как некогда почитаемая за бездонный океан яма опустела, и удивленные столь быстрому разрешению полудневной проблемы мужики озадаченно чесали затылки и курили.

Тем временем распогодилось. Приехал самосвал и ссыпал гору асфальтовой крошки. От нее расходился тяжелый запах гари. Похватав лопаты, рабочие молча понемногу заполняли яму. Жар душил Вола до круженья головы, кожа покрылась слоем пота, а пламя в животе, лишь недавно успокоенное опохмелом, разгорелось с новой силой и подступало наверх, превращая язык в изюм внутри провонявшей от табака пасти. Мышцы словно обратились в сало, Вол врезался в кучу, тяжело наваливаясь на черенок животом. Десятый, двадцатый, тридцатый подход, а постылая куча не убавлялась. Вол истерично таращился на остальных рабочих, они двигались монотонно настойчиво словно муравьи, которые не имеют представление о том, что бывает усталость. «Еще три лопаты и конец, лягу и тихо подохну», – думал Вол, но понимал, что организм едва ли окажет такое милосердие. Прильнуть к соседней луже вскоре показалось достойной темой для внутреннего дискурса.

«Сколько еще это выносить?» – подумал Вол и взглянул на экран телефона. «Боже, только два часа!»

Над пивной в пятиэтажке напротив алыми буквами горела вывеска «Мы открылись!». С сосредоточенными лицами посетители, восходя по лестнице, открывали двери пивной, а после успокоенные, словно бы помочились после долгой нужды, мужики неспешно спускались отягощенные раздутыми полторашками янтарного напитка. Как ни подмывало Вола смыться в пивную, где вся его муторная невыносимая тягота могла улетучиться от первых живительных глотков, ему никак не получалось даже попытаться. Перестукивая перстнями по двери самосвала, Армен Ашотович болтал с водителем, наблюдая за подопечными из-под мясистых мочалок бровей.