Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа

— Все равно вино необходимо. Оно будет присутствовать как вещественное доказательство. Его. будут исследовать химики, чтобы найти в нем следы яда Изоры.

— Это возможно. В общем, готовьтесь, ребята. Назначим суд на пятницу одиннадцатого января.

Пришел этот день. Ольга Ефимовна на уроке истории очень нервничала, потому что все волновались и переговаривались в ожидании суда и никто не слушал, что она говорила о Нероне. Но прозвенел звонок, все рванулись со своих мест, Штейдинг и Романов привезли в класс рояль, который они тащили со страшным шумом из зала. Дружинина, Купфер и Рабинович примеряли мантии, а мы с Навяжским убежали в раздевалку приклеивать парики с хвостиками и бантиками.

Яковлев и Юган расставляли парты, изображающие скамью подсудимых и столы прокурора и адвоката.

Мария Германовна села за угловую парту, рядом с Эллой Бухштаб, изображавшей судебного корреспондента «Вечерней газеты». Поднялся секретарь суда Юра Чиркин и громовым голосом произнес:

— Суд идет!

Вошли Рабинович, Дружинина, Купфер и Смирнов в черных судейских мантиях и уселись на свои места.

Торжественно вошли прокурор и адвокат — Кричинская и Селиванов.

— Введите обвиняемого! — сказал, улыбаясь, Бобка Рабинович.

И конвойные — Штейдинг и Романов — ввели Навяжского — грустного композитора в белом, припудренном парике, который был ему мал и еле держался на Шуриной голове.

— Объявляю судебное заседание открытым. Слушается дело Антонио Сальери, 18 августа 1750 года рождения, австрийца, композитора, по вопросу преднамеренного отравления Моцарта Вольфганга Амадея. Подсудимый здесь?

— Тут, — взволнованно отозвался Шурка.

— Тогда слово имеет общественный обвинитель товарищ Кричинская Ира.

Кричинская поднялась со своего места, раскрыла папку обвинения, откашлялась и начала:

— Перед нами сидит посаженный на скамью подсудимых композитор А. Сальери. Мы знаем его как хорошего композитора и друга покойного В. Моцарта. Что же касается Моцарта, то его музыка завоевала весь мир. Сам Сальери даже называл его новым Гайдном.

Мы восторгаемся операми Моцарта, его фортепьянными произведениями и потрясающим душу Реквиемом.

Писать и писать бы еще великому Моцарту, но завистливый друг в кавычках — этот самый Сальери — предает дружбу, вызывает доверчивого и наивного Моцарта в трактир Золотого Льва и бросает ему в бокал вина порошок смертельного яда, подаренный ему осьмнадцать лет тому назад его возлюбленной, некой Изорой, фамилия которой осталась до сегодняшнего дня неизвестной. Ничего не подозревающий юный Моцарт, которому Сальери из подхалимства говорил такие слова: «Ты, Моцарт, бог и сам того не знаешь», выпивает этот ужасный напиток, сразу же чувствует себя плохо и уходит домой спать. Дома ложится в постель и умирает.

Умер гений мировой музыки, светило нашего искусства. Умер, оставив без средств жену и двух маленьких детей. Обнаглевший Сальери любил говорить: «Все говорят: нет правды на земле, но правды нет и выше».

Неправда! Есть правда выше. Это наш советский суд.

И мы обязаны осудить убийцу-отравителя А. Сальери.

Я требую для него высшей меры наказания, и я верю, что присяжные заседатели и зал поддержат меня.

Я кончила.

Раздались аплодисменты. Улыбаясь приглаживала свою растрепавшуюся прическу Мария Германовна, ерзал на скамье подсудимых Сальери — Навяжский, то и дело поправляя съезжающий парик.

— Обвиняемый Сальери! — вызвал Рабинович. — Встаньте, вы находитесь в суде.

— Извините, — сказал Шурка и встал.

— Ваша фамилия.

— Сальери.

— Имя.

— Антонио.

— Признаете себя виновным?

— Ни в коем случае. Я не убивал Вольфганга. Я обожал искусство, и я любил безумно этого талантливого юношу. Его мысли были моими, его желания были моими желаниями.

— Вы в этом уверены?

— Убежден.

— Вызовите свидетеля номер один.

Входит Боря Энкин в кожаном пальто со скрипкой в руках, на которых вязаные перчатки. Он идет с закрытыми глазами, протянув вперед свободную руку. Он же слепой.

— Свидетель, отвечайте правду. Где вы были четырнадцатого октября в пять часов вечера?

— Я был в трактире «Веселая овца». Это было так: яЯ стоял перед дверью трактира и играл на своей скрипочке одну штучку Амадея Вольфганга Моцарта. Ко мне подошел молодой человек и сказал: «Старик, хочешь заработать? Тогда идем со мной в заведение. Я дам тебе несколько монеток, и еще выпьешь бокальчик».