Галина Болтрамун - Пародии на стихи

борзопись мечешь на мракопись тени,

матопись позже – на фигопись хрени.

Обидны оскалы диска мухортого.

Ну что с него взять, калача не тертого…

Тут Пегас, как безумный, заржал – и

примчался дежурный пожарный,

тут как тут подоспел участковый,

опознали Пегаса подковы.

А рассказчик лежал оглушенный,

копытным под дых запряженный,

в грезах спутались мухи, котлеты

и постной луны омлеты.

В стране теней завидуют простому

Поденщику, лопат его и вил

Несложному набору; он солому

Несет в мешке – и жмурится Ахилл,

Припоминая летнюю истому

И как блестит соломенный настил.

И всю свою прижизненную славу,

Всю о себе посмертную молву

Отдать готов за острую приправу

В похлебке, зной, шуршащую траву,

За смертный пот, смешных детей ораву,

Жену, тепло земное – наяву.

В стране теней попсового поэта

Поденщики не будут содержать,

Дадут лопату, задерут манжеты,

Заставят гнуть с рентабельностью стать

И не профанацией куплеты,

А мешки, как профи, набивать.

Ах, коротка прижизненная слава —

Как рубль у непорядочных менял…

И вот в Аиде, скинув ризы сана,

Мэтр ваньку стратегически свалял

И тщится убедить чертей ораву,

Что он им брат, ведь много начертал.

У меня зазвонил телефон.

То не слон говорил. Что за стон!

Что за буря и плач! И гудки!

И щелчки, и звонки. Что за тон!

Я сказал: – Ничего не слыхать. —

И в ответ застонало опять,

Загудело опять, и едва

Долетали до слуха слова:

– Вам звонят из Уфы. – Перерыв. —

Плохо слышно, увы. – Перерыв. —

Все архивы Уфы перерыв,

Не нашли мы, а вы? – Перерыв.

– Все труды таковы, – говорю, —

С кем, простите, сейчас говорю?

– Нет, простите, с кем мы говорим?

В прошлый раз говорили с другим!

Кто-то в черную трубку дышал.

Зимний ветер ему подвывал.

Словно зверь, притаясь, выжидал.

Я нажал рычажок – он пропал.

У меня зазвонил телефон.

Кто-то важно представился: Слон;

А моя телепатия, бдя,

Вмиг унюхала: вылитый клон.

Вдоль по проводу было слыхать,

Как хотел он меня приласкать.

А потом звал до кучи. Но я

Всяким разом ему: «Черта с два!»

– У меня, – говорю, – перерыв,

И мозоль в сапоге, и нарыв.

Он кричит, что, Уфу перерыв,

Получил пятой чакры разрыв.

– От труда лишь беда, – говорю.

– Я, – вопит, – из тебя щи сварю.

Два часа друг не-друга томим,

Как неродственника побратим.

Он все звуки в меня издавал,

А я хрюки туда запускал,

И не помню, кто был тот нахал,

Что от трубки меня оторвал.

* * *

Идут белые снеги,

как по нитке скользя…

Жить и жить бы на свете,

но, наверно, нельзя.

Чьи-то души бесследно,

растворяясь вдали,

словно белые снеги,

идут в небо с земли.

Идут белые снеги…

И я тоже уйду.

Не печалюсь о смерти

и бессмертья не жду.

я не верую в чудо,

я не снег, не звезда,

и я больше не буду

никогда, никогда.

И я думаю, грешный,

ну, а кем же я был,

что я в жизни поспешной

больше жизни любил?

А любил я Россию

всею кровью, хребтом —

ее реки в разливе

и когда подо льдом,

дух ее пятистенок,

дух ее сосняков,

ее Пушкина, Стеньку

и ее стариков.

Если было несладко,

я не шибко тужил.

Пусть я прожил нескладно,

для России я жил.

И надеждою маюсь

(полный тайных тревог),

что хоть малую малость

я России помог.

Пусть она позабудет,

про меня без труда,

только пусть она будет,

навсегда, навсегда.

Идут белые снеги,

как во все времена,

как при Пушкине, Стеньке

и как после меня,

Идут снеги большие,

аж до боли светлы,

и мои, и чужие

заметая следы.

Быть бессмертным не в силе,

но надежда моя:

если будет Россия,

значит, буду и я.

* * *

Идут белые снеги

(тоже мне ходоки),

и ногам яро бегать

стало ох не с руки.

Рвя язык мой превратный,

Серафим отощал;

будет ведать пернатый,

что случится рвачам.

Снеги прямо ступают

на восток или норд.

Я к РФ подъезжаю

задней мыслью вперед.

Чьи-то души с насеста

в небо мечут швартов,

мне бы тоже иметься

надо сверху миров.

Но мне чудо не снится.

Я как ГЭС фарисей