Андрей Козырев - Живое золото. Роман-иероглиф

Для сакраментального разговора наследник выбрал подходящий момент. Он объявил о разрыве тогда, когда после совместного завтрака они с Ольгой направились в фамильный склеп Левиафани. Там, согласно обычаю, девушка раз в неделю воскуряла благовония перед могильными брикетами предков.

Дело в том, что в двадцать первом веке, когда человек умирал, его тело перерабатывали и превращали в портрет усопшего – плоский, в полный рост, размером с ладошку, похожий на пряничного человечка. Такие брикеты-портреты могли храниться несколько столетий. В склепе Левиафани было около полусотни портретов, стоявших внутри ниш в серых гранитных стенах. Посреди склепа под колпаком из стекла горел факел – символ памяти об усопших. Среди тишины громко тикали часы, отсчитывавшие время до воскресения всех умерших.

Ольга стояла молча, держа в руке дымящуюся палочку с восточным благовонием. Светло-розовый дымок улетал в нишу, где на подставке стоял портрет её недавно скончавшегося отца. Воздух постепенно наполнялся тонким, неуловимым ароматом.

Руки Левиафани, одетые в жёлтые перчатки по локоть, казались неестественно длинными. Тонкий стан чуть изгибался назад. Ольга напоминала большую, длинноногую птицу, не умеющую летать, но ходящую по земле с царственной величавостью.

– Понимаешь, Оля… – бессвязно, морща лоб от головной боли, начал объясняться Андрей. – Я хочу сказать, что мы… то есть я… теперь, когда я избран… понимаешь…

– Я всё знаю, – тихим, низким голосом прервала его Ольга. – Мне друзья всё сообщают, что в высших кругах творится. Ты хочешь стать императором. Или погибнуть… Зачем ты этого хочешь? Ну, зачем тебе это нужно?

– Я… это… Я хочу изменить Россию, – запинаясь, квёло проговорил Рублёв.

– Ты выбрал не то слово, Андрей. Не изменить, а преодолеть. А преодоление России – задача запредельная… Лучше подумай обо мне. Жить со мной, быть вольным художником – это ведь лучше! Так ты большую пользу России принесёшь…

– Может быть… Но я все-таки человек. Я люблю себя, да. Люблю! И хочу славы. А стихами её в наши дни не добьёшься.

Тонкие и прямые, как стрелы, брови Левиафани удивлённо поплыли вверх, лоб и переносица чуть наморщились. Острый подбородок показался ещё острее.

– Слава – это почётная форма позора. Ты разве этого не знаешь? – Ольга бросила на юношу вопрошающий взгляд. – Ты будешь править, а газетчики по всему свету будут мыть твоё грязное бельё… Если ты думаешь, что это почётно, то ты ошибаешься.

– Может быть… Но я не только славы хочу, но и власти, – Рублёв еле собирал рассыпавшиеся мысли воедино. Диспут, затеянный Ольгой, пришёлся явно не ко времени.

– Приятнее хотеть власти, чем иметь ее. Мой отец имел её – и всё потерял… Вот он – куколкой на полочке стоит, – изящным жестом девушка указала на плоскую фигурку в нише. – И всё оттого, что Григорию Восьмому не угодил… Мнениями не сошлись.

– Не будем воспоминать о Восьмом. Его давно все прокляли… Его сожгли и прах по ветру развеяли. Пыль, пыль – всё пыль… – монотонно тянул Рублёв. Его клонило в сон. – И цари – пыль. И все люди пыль. И жалеть их нечего.

– Да… Верно говоришь. Но пыль, она хорошо помнит всех, кто по ней прошёлся, – сказала Ольга, мелодично постучав пальцами о серую полочку под фигуркой отца. – Где пыль, где грязь, там и жизнь. И тебя вся пыль, по которой ты пройдёшься, запомнит… И потом на твою могилу ворохом ляжет.

– Ну, это уже мне всё равно будет. Трава не помнит, на чьей могиле растёт – героя или подлеца. Ей всё равно, чьи соки со-сосать. Так и пыли твоей…

– Ой, ошибаешься… – Ольга на минуту замолчала, а потом продолжила – уже другим голосом. – Надоело мне спорить обо всём этом. Давай лучше помолчим. Послушаем тишину… На прощание. Ей есть что нам сказать. Обоим…

Молодые люди сели на небольшую скамеечку у стены склепа. Андрей довольно долго молчал, голова шла кругом – не то от не прошедшего ещё похмелья, не то от опьянения властью. Ольга тоже молчала, показывая всем своим видом, что ей нет дела до его размышлений. Её голова с аккуратно убранными в каре волосами чуть наклонилась назад, но спина была прямой, как струнка. Губы чуть шевелились – девушка беседовала с усопшими…

Голова Андрея шла по кругу, ему – разомлевшему от моховой настойки – невыносимо хотелось спать. Он поник, откинул голову и замер без движения. Ольга спросила, что с ним. Андрей не отвечал. Ольга затормошила его – никакой реакции. Юноша спал, чуть похрапывая и блаженно улыбаясь во сне. Моховым перегаром от него несло за версту. Левиафани тряхнула друга ещё раз и, презрительно скривив губы и запрокинув голову, прямой походкой вышла из склепа.