Павел Лукаш - Разговор о Ренессансе

Пастушка была не простушка,
и, кстати, пригожа собой
(получше, чем та потаскушка
с обложки журнала «Плейбой»),

достаточно знала о Фрейде,
чтоб девичьи сны толковать,
немного играла на флейте,
могла и коня подковать.

Пастушка любила подружку,
в аспекте, признаться, плохом.
Подружка попала в психушку,
себя возомнив пастухом.

А наша грустила сначала,
но время врачует беду,
она, безусловно, скучала
до встречи в вишнёвом саду.

Гусак зашипел на заборе,
затренькали перепела,
когда пастушковое горе
всем сердцем она приняла.

Бороться с лихою судьбою
согласна была на износ,
и как-то пополнить собою
разлаженный биоценоз.

Но, как настоящая леди,
себя «удержала в узде»:
сперва поиграла на флейте
(и он поиграл на дуде),

затем почитала де Сада
в тени на душистой траве…
и всё же сказала: «Не надо»
(позднее минуты на две).

Теорией слабо владея,
вертелись, как пух на ветру…
но в принципе, садоидея
обоим пришлась по нутру.

Они-то учиться любили
и не почитали за труд,
а из принадлежностей были
аркан да пастушеский кнут.

Когда пастушок и пастушка
вовсю принялись за своё,
вполне пригодилась подушка
(и кое-какое белье).

Сочли искушенные козы,
что грезится им наяву,
поскольку подобные позы
увидишь не в каждом хлеву,

индюшка почти обалдела,
глаза закатил петушок…
А вскоре ещё одно дело
вполне завершил пастушок:

не став исключеньем из правил,
овечку уже не спасал —
в отчётности цифру исправил,
а мясо и шкуру списал.

Он помнил её, но отчасти,
а чаще и не вспоминал,
отдав своё прежнее счастье
не больше чем за номинал;

забыл, как, сгорая от страсти,
любезности ей говорил,
цветы, сигареты и сласти,
духи и расчёски дарил;

как, словно наевшись дурману,
она отвечала – и во
всех смыслах – почти как барану,
что был у неё до него…

В то время овечка гадала —
куда же исчез пастушок,
и без аппетита глодала
довольно сухой корешок,

ещё размышляла о чём-то
бараньей своей головой,
а также какого-то чёрта
припомнила план годовой:

«А может быть, к этому часу
(такое бывает, увы)
пришла разнарядка по мясу,
и ей не сносить головы?»

Решила она затаиться,
пока не случился погром,
привиделась ей заграница —
очнулась уже за бугром.

Её журналисты встречали,
выпрашивали интервью,
ещё предлагали вначале
участвовать в телеревю.

Любовь обещали до гроба,
фиктивный, но выгодный брак…
Глядела несчастная в оба —
ей всюду мерещился враг.

Не веря в бесплатную дружбу,
она отвечала: «Ни-ни»,
зато поступила на службу
в один из престижных НИИ.

Знакомьтесь с овечкою Долли —
бессменная эта овца
земной не покинет юдоли,
наверно, уже до конца.

Раскинется стадо широко,
где каждый, подобно тебе,
идёт от злосчастного рока
навстречу великой судьбе.

Послушаешь новости эти —
вполне утопический бред.
Но вдруг появился в газете
совместный овечкин портрет.

Её благородные лица
у публики вызвали шок.
«Такое во сне не приснится», —
пастушке сказал пастушок.

А вскоре он сделался странным:
питается только травой,
себя называет бараном —
короче, совсем чумовой…

Пастушка при всех не болеет,
но часто в ночи под кустом
стоит на карачках и блеет,
и даже виляет хвостом.

Положим, даже не пьяны,
и чтим святую матерь мы —
но ведь отсутствие вины
не избавляет от тюрьмы.

Зато ништяк – пить натощак.
Но нету – заглянул в общак.
Шучу – почти один. И пусть —
сам прикуплю и сам напьюсь.

Я думал, у меня есть сыр —
но нету. Город зол и сыр.
Не выйду – за окном гроза
(гроза – когда шумит в глаза).

Вот что-то есть – так кто-то съест
(я о продуктах – не минет).
Соседской Муськи тоже нет —
она уехала на съезд.

К ней заходил какой-то друг —
она заколосилась вдруг.
Беременность – по-женски так…
А где ж элементарный такт?