Павел Лукаш - Разговор о Ренессансе

Что-то близкое культуре
зашевелится в натуре —
как тут утерпеть?
Я-то сам по деду «лапоть»:
пить сивуху, девок лапать,
под гармошку петь:

«Эх, дубинушка-дубина,
то берёза, то рябина,
клёны-тополя…».
Три аккорда без мороки —
это вам не караоке:
тра-ляля-ляля…

Если так сатином веют,
почему лобки не бреют? —
удивляется народ.
Девки водят хоровод.
А когда девчонки бриты,
отмечая габариты,
удивляется народ —
но уже наоборот.

Чтоб приветила улыбкой,
угости девчонку рыбкой,
антрекотом, огурцом
с человеческим лицом.
В свете процедуры этой
рыбка может быть конфетой —
заурядным леденцом
с человеческим лицом.

На девичьем толковище
рассуждали о козлище:
мало курит, мало пьёт,
много молока даёт,
не урод, репродуктивен,
свыше меры не противен,
без причины не боднёт —
но козлина ещё тот.

Не желаю удавиться,
говорит одна девица —
мужиков хороших нет? —
да поможет Интернет.
Мой милок сидит в Инете,
и мечтает о минете —
так и я себе Кузьму
виртуального возьму.

Пусть к «уважение» слову синоним – «страх»,
а чтобы выжить хоть как-то, нужна лояльность —
всё же спрошу: «У кого-то ещё на устах
внятное: «Бейте своих, чтоб чужие боялись»?»
Предполагаю, что горе не от ума —
голод душевному очень вредит здоровью…
Как на иврите про бабу сказать: «стума» —
типа «тупая», – России скажу с любовью.
Впрочем, любовь – это молодость и простор…
Жил там на Волге, служил на Курилах… Спроси я,
так разорвут, а всего-то вопрос – не спор:
«Волга – Россия? Курилы – они Россия?».
Я, как о манне, молился бы небесам —
только не верю. Хотя попрошу у Санты —
баба ушла, а Россию оставил сам —
«Дай им какие-нибудь антидепрессанты».

Побережье, прогулки, вино,
небеса цвета ультрамарина…
«Хорошо бы сниматься в кино», —
говорила одна балерина.

«Не люблю целоваться в „Рено“», —
говорила одна англичанка.
Тихий вечер и кресло-качалка…
Что ещё? А не всё ли равно…

И припомнить уже не дано,
что сказала одна недотрога
в одурении сенного стога —
это было довольно давно.

А на вопрос: «Придёшь на именины?»
один ответ – я отвечаю: «Нет».
Мне противопоказан яркий свет,
дым сигарет, вино и мандарины…

Гулянок не люблю – не то что ты.
Мне всё равно сегодня до изжоги
курить и пить вино до тошноты.
И вспоминать, и подводить итоги:

раз не живу среди твоих пенат
без публики и всяческих прелюдий,
и не вхожу в твой маленький сенат,
где все смешались в кучу – кони, люди…

Владею креслом – пристань кораблю —
от пуфика для ног до изголовья,
а пью когда хочу и что люблю,
и неизменно – за твоё здоровье.

Вся наша жизнь – икра, хорошее спиртное,
кино по DVD, девчонка в неглиже,
ещё – окно на пляж… Короче, всё такое…
А прочее не жизнь – проверено уже.

Всё потом – а потом… Проверено и это —
хоть рифмы высекай по камню долотом…
Ты укажи на том приличного поэта —
и там же прочитай, что у него потом…

Наверно, возразишь: что, собственно, не дело —
и отроду дано и надо заслужить…
Была такая жизнь, пока не надоело
и жить – как умирать, и умирать – как жить.

Не было для нас карьер,
чтобы с места да в карьер…
Чтобы рисовать-лепить,
музыку писать, не пить,
и стихи давать в печать,
и за это получать…

Так как были мы не те —
на какой-то частоте,
той, что если кто мудила —
до того не доходило.
Нам не то чтоб фарт не пёр —
нас не видят до сих пор.

Но они в пределах круга
любят искренне друг друга.
Легитимный Мегакруг —
появившийся не вдруг.
Так что никаких обид —
я ведь сыт и не побит.