Кирилл Берендеев - ЦТП

– Я сюда приехал, потому что считал это место лучшим. Не для отдыха, просто лучшим, пусть отсталым, но отличным от того, что у меня дома. И я не хочу уезжать. Пусть безумие, пусть угрожают, пусть попробуют выкинуть. Мне очень хорошо здесь, несмотря ни на что. Я никуда не уйду.

Она покраснела, чуть отодвинувшись, потом побледнела.

– Я так не могу. Ты себя погубишь, тебя отправят на каторгу, на шламовые поля, на рудники.

– На каторгу? У вас же….

– Знаю, знаю. Но ведь кто-то там работает, а кто, кроме зэков? Ты бы видел крематорий… ты видел. Ты знаешь. Я не хочу, милый, не надо, прошу тебя, очень прошу, – и тут же, – Давай так. Я тебя отвезу к себе домой, ты будешь все время жить там, пока не утрясется, месяц, два, полгода. Я спрячу тебя. Только не никому не открывай дверь, и никогда не выходи из квартиры. И не подходи к телефону, если только…

– Лидия, я живу в миссии, и у меня новый паспорт, – я протянул красную трепаную корочку с такими же кровавыми страницами. – Я смогу тут продержаться.

– Откуда у тебя это? – она вздрогнула всем телом, и отбросила паспорт так, будто он отравлен. – От похитителей? Нет, не могли, значит, уже оттуда, из-за рубежа? Но…

– Лидия, послушай. Вчера я видел твоего отца. Поэтому попросил тебя выскочить на минутку. С ним…

– Отца? – она замолчала на полуслове, смотрела на меня, не отрывая взгляда, не зная, что сказать, как сказать. Вцепилась в меня, горячо зашептав: – Как он, как ты… что с ним? Но почему не сказал сразу.

– Он не велел. Объяснил, как нам и где лучше встретиться. Передаю: с ним все в порядке, здоров, правда, содержится в сыром подвальном помещении, но я надеюсь, долго это не продлится. Кормят нормально, вот только выходить не разрешают, но дают читать газеты…

– Ты… ты как с ними связался? Рассказывай.

Я долго молча смотрел на нее. Как рассказать. Правду? Какую правду? Я начал со лжи, придя в этот мир, и никак не могу остановиться, прекратить лгать человеку, который для меня не просто небезразличен, который мне нужен, к которому я возвращаюсь всякий раз. И которому теперь так нужна помощь; не понимаю, даю я ей хоть часть необходимого или отбираю все время? Хоть что-то даю ей?

Я начал рассказывать, что меня привезли, что увидел отца, беседовал с ним, потом спохватился. Вздрогнул всем телом. В проеме двери, ведущей на кухню буфета, мелькнула знакомая тень. Рада. Так именно здесь она работает судомойкой, здесь она увидела Лидию, здесь созрел план. Отсюда и письмо… письмо.

– Тебе может придти письмо без адресата, может, не одно. Не открывай его, не читай, сожги сразу. Если оно придет, уничтожь и никому ни слова. Не обращайся в полицию, никому ничего не говори, ты поняла?

Она побелела до синевы, на какой-то миг страх, разлитый по стране, вдруг сконцентрировавшись здесь, в подвале, разом сковал нас обоих. Никогда бы не подумал прежде, что подвержен ему. Мгновенно она все поняла. С трудом сглотнула комок, застрявший в горле. Дыхание вырывалось с трудом, с хрипом, наверное, я выглядел не лучше. Пронзительный скрип заставил нас вздрогнуть и оглянуться, неловкий посетитель задел стол, едва не вывернув его с места. Бухнула дверь. Мы остались наедине.

– Тебе пора уходить, – прошептали мои губы против воли. – Не знаю, как мы свидимся еще, но я приду. Предупрежу, если что. Ты не звони.

– Я не знаю, куда. Где ты, в какой миссии? У нас нет представительств Альянса.

– Я позвоню. И сделаю все, чтоб с твоим отцом ничего не случилось.

– Милый, я… я прошу тебя, не надо…

– Иди. Я останусь здесь. Выйду следом, – она кивнула, поднялась по ступенькам. Скрипнула дверь. Как будто прогнал, залезла в подкорку подлая мысль.

Чуть погодя выбрался. Оглядевшись по сторонам, Лидии нигде не видно, зашел за угол, к черному ходу буфета. Рада уже стояла там, тяжело опершись на низкие перила крыльца. Даже почувствовав мое приближение, не подняла головы. Лишь когда встал рядом, спросила:

– Ты ей все передал?

– Вы ей ничего не собираетесь посылать? – мы будто местами поменялись. – Точно?

– Точно, – Оторвалась от деревянных перил и распрямившись, оглядела меня. Лицо, как фартук, серое, усталое. Кажется, большая часть жизни уже позади, а та, что осталась… изо дня в день мойка посуды, уборка, раздача приборов, десятки лет без надежды на перемены. – Сегодня ты по-настоящему нашу страну почувствовал. Как мы. Как она. Как все, – и снова опустила глаза.

– Рада, – тихонько позвал я. Она не ответила, выдохнула устало. Помассировала виски.