Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа (рассказы)

Он запил, и улыбка вновь появилась на его лице.

Мы все зааплодировали.

- А теперь давай ее обратно! - закричал Селиванов.

Павел открыл рот, но хитрая лягушка так и не появилась.

- Ну, что ты сделал? - спросила Александра Васильевна. - Ты лишил наш кабинет отличного экземпляра.

- Я думал, она пойдет обратно, - сказал Павел. - Не волнуйтесь, я вам поймаю новую, еще лучше.

Этот Павлушин опыт занял почти весь урок, и Александра Васильевна так и не смогла нам рассказать о живородящих папоротниках.

Весь день Старицкий себя неважно чувствовал, часто икал и жаловался на странное ощущение в желудке. Но он был героем дня, и с тех пор за ним укоренилось звание "пожиратель лягушек" или "человек-аквариум".

Пить керосин он уже не пытался.

ХИМИЯ

Николай Александрович Гельд преподавал у нас химию. Я и сейчас вижу его, высокого, стройного блондина, окруженного пробирками, ретортами и тонкими стеклянными трубками. Он смотрит на нас веселыми глазами, а рядом что-то шипит, взрывается, происходят таинственные реакции, что-то дымится и ужасно пахнет.

Муся Гольцман большими глазами смотрит на Гельда и, не глядя в тетрадку, записывает диктуемые им формулы.

Гольцман у нас первая ученица. Она все знает на "отлично", никогда не разговаривает на уроках, всегда поднимает руку и первой решает все задачи. Ей, наверно, позавидовали бы и Менделеев, и Ньютон, и сам Пифагор.

Она не выносит запаха сероводорода и боится азота.

Но она любит Гельда. Она пожирает его своими большими изумленными глазами, следит за каждым его движением и, кажется, готова проглотить мелок, которым он записывает на доске формулы. Она в восторге от его строгого черного пиджака, от выглядывающих из рукавов ослепительно белых манжет с серебряными запонками в виде молоточков, от его выутюженного кремового воротничка и тонко повязанного синего галстука. Она всегда волнуется, когда он вдруг по болезни пропускает урок. Худеет, бледнеет и ходит как потерянная по коридору и заметно розовеет, когда он появляется на пороге химического кабинета.

- Какой твой самый нелюбимый предмет? - спросил у нее как-то я.

- Химия! - решительно ответила Муся.

- Почему же ты так хорошо ее знаешь?

Муся всегда отвечала мгновенно на любой вопрос, но на этот она почему-то не смогла ответить.

- А как ты относишься к Николаю Александровичу?

- К кому? - спросила она и начала почему-то заикаться и, пробормотав "мне нужно бежать", бросилась в химический кабинет, где она устанавливала штативы с пробирками и разжигала спиртовку для опыта с ненавистной ей соляной кислотой, которой не раз прожигала новое платье. А на занятия по химии она всегда являлась в новом платье. Она рыдала, зубря элементы Менделеева и моя химическую посуду.

- До чего же я ненавижу эту химию! - жаловалась она подругам на перемене и смотря на дверь учительской - не выходит ли из нее Николай Александрович.

Она дрожала, когда он проглядывал список учеников, и, если он вызывал не ее, у нее в глазах показывались слезы. Ее всегдашней мечтой было скорее окончить школу, чтобы навсегда забыть эту проклятую химию.

Как-то мы стояли с ней у школьной столовой в ожидании горячего завтрака, и ее нечаянно толкнул пробегавший мальчик из 2-го "А" класса. Она чуть было не упала и выронила учебник. Из него выпала какая-то маленькая фотокарточка.

- Что за фото? - спросил я.

- Это папа моей двоюродной сестры, - ответила Муся, схватила карточку и съела ее.

- Что же ты его кушаешь?

Муся страшно покраснела и выбежала из столовой.

Тогда я не знал, что это была фотография Николая Александровича Гельда. Об этом я узнал через пятьдесят лет, когда Муся стала известным ленинградским химиком.

ВИЛЬЯМ ХАРТ И ТАНЯ ЧИРКИНА

У папы было хорошее настроение. Он достал виолончель и сыграл "Элегию" Массне. А затем вошел в мою комнату и сказал:

- Пойдем в кино. В "Ниагаре" сегодня идет какойто ковбойский фильм с участием Вильяма Карта.

Быстро полетели все учебники и тетради. Я схватил пальто, и через минуту мы были на улице. Купили билеты и вошли в зал кинотеатра.

Фильм произвел на меня впечатление. Летели кони, раздавались бессчетные выстрелы, кто-то умирал, катясь под откос, над кем-то проносился гудящий поезд. Но самое главное было не это: через три ряда от себя я увидел Сашу Чернова с какой-то совершенно новой, абсолютно неизвестной мне девочкой. Она была в серой шубке, и на голове у нее была меховая шапочка. Когда она ее сняла, из-под нее выскочила маленькая темная косичка с зеленым бантиком. Девочка показалась мне красивой.