Игорь Олен - Гибель Республики. Хроника в сценах и документах

Цезарь идёт вперёд. Нападают сулланцы, взблёскивают мечи… Шум драки, коловращение… марианцы сражаются… и сулланцы бегут прочь. Форум ликует:

– Смерть им! Долой сенат!! Власть народным собраниям! Хлеба, зрелищ!! Статуи Марию! Слава, Цезарь! На Капитолий!!!

Группа сенаторов меж собою:

– Главное, где и как он возьмёт богатства, кои сулит им? Войнами? Прав Катулл, говорящий о Цезаре, что давно он разносит Рим не подкопом, но камнемётами!

На холме Капитолий поднятый плебсом бронзовый Марий смотрит на Суллу – тоже из бронзы, пачканной калом.

Цицерон – брату Квинту

Только глупца успокоит вид Рима, днём благонравного, ночью подлого. Раб, что в полдень целует край твоей тоги, в полночь грозит тебе. Ночь рождает чудовище, Квинт, чудовище! Оно явит под солнцем лик свой внезапно. Верь, ждать недолго. Пусть сенат, укреплённый при Сулле, с виду незыблем, но с его древних стен валом сыплются камни от рёва люмпенов, в вожаках коих умный и обаятельный, как Вакх, Цезарь. Цезарь растёт – а Лукулл ест на золоте, что доставил с Востока. Цезарь возносится – а Помпей дремлет в Сирии средь льстецов и угодников. А в сенате лишь чванные бестолковые нобили.

Марк Катон ― вот надежда. Но он так молод! Красс ни за что не изменит собственной ростовщической пользе, он в плену денег. Как прилипало, виснет Красс на кумирах толп через подкуп, чтоб стать влиятельным. Катилина наглеет, шляется с бандами и стращает сограждан, требуя выбрать его на выборах. Говорю тебе: пусть чернь любит мои вдохновенные и отважные речи, ― но чтó любовь сия против крассовых денег, зла Катилины, спеси сената и тороватости душки-Цезаря? За кого мне держаться – не понимаю. Очень стараюсь нравиться всем. Всем-всем! Проскочить бы мне в консулы, ну, а там образуется…

Не пропасть бы мне только, брат мой, до времени, вот о чём я молю! Как думаешь?

В помещении, вокруг вертела с человечиной, заговорщики из патрициев воздымают мечи свои, из каких треть дрожит и клонится.

Катилина, могучий и седовласый:

– С вами делил я всё, что имел: хлеб, деньги, честь и любовниц. Вместе растратили мы в пирах имущества. Этот дом, где мы с вами, дважды заложен. Нет у нас ничего, друзья, ведь мы вместе хотели того, что каждый, – вот пример нашей верной искренней дружбы. Храбрые, сильные – мы без крова и пищи, отпрыски древних кланов патрициев. Власть и золото захватило потомство жалких кастратов. Наш удел – неудачи на выборах, приговоры в судах, униженность, нищета, бесправие. Но изменим рок! Да не будет впредь немочь роскошествовать в хороминах, переполненных благами, и рождать детей от прекраснейших женщин – наша же воля с нашей отвагой чахнуть в безвестности! Всё захватит бесстрашие, наша ярая кровь, клянусь! Завоюем всё в битвах, как подобает храбрым патрициям! Я вверяюсь вам. Я ваш вождь. Торопитесь за мною, точно за богом! Помните, что одно моё имя ввергнет Рим в ужас. Я осквернил жриц Весты, я убил брата. Да и при Сулле меч мой и длани были в работе; я предал казни сто марианцев. Я муж божественный… Смерть изменнику! – Катилина кивает в сторону вертела. – Он исчезнет в утробах бывших товарищей… Начинайте! Кто поколеблется, будет тоже изжарен, и мы съедим его!

Заговорщики спешно жрут человечину.

К храму шествуют толпы, консулы, знать, сенаторы и священство с овцами для гаданий.

Тень в переулке:

– В общем, руби их, как только Цезарь малость приспустит тогу с плеча…

Вторая тень:

– Консулов?.. Не могу… Не буду… Это ужасно! Я ухожу, всё…

Третья тень, прыгнув и удушая вторую тень:

– Нá, трус, изменник… Будем отважны! Рим будет наш!

Четвёртая тень:

– Вижу!.. Вон Катилина! Он подле стражников… Он убьёт их?

Тень, с хриплым смехом:

– Незачем! Стража свалится трупами, увидав сего изверга и безжалостный меч… Что Цезарь? Что он так медлит?.. Он даст нам знак… Уходят, чёрт!.. Где знак Цезаря?! Он слукавил опять, хлюст?! Это измена… Боги! Проклятье… Цезарь!!

Тень третья:

– Да, всё пропало! Глянь, Катилина исчез… Измена!!

Тени:

– Проклятая участь!

И разбегаются.

Обнажённая Клодия на пиру в своём доме вскакивает и становится подле статуй Дианы и Афродиты. Гости на ложах приподымаются. Музыканты в углу прекращают песнь.

– Хватит! – просит Катулл.

– Молчи, поэт. Что меня опекать? Я пьяная! Я надену венок и уйду в спальню с тем, кто скажет, чтó делает Клодию краше статуй из мрамора и зачем я желанней пары богинь.

Саллюстий, юный историк, цезарианец: