Игорь Олен - Гибель Республики. Хроника в сценах и документах

Говорят: Рим царство бандитов, грабящих граждан? Кто обуздает их к моему возвращению? Пусть бы был Цицерон Марк, очень удобный мне и сенату. Красс согласится. Я у народа в полном доверии; многократно вверяли мне чрезвычайную власть. Пусть Нéпот, легат мой, станет трибуном, чтоб провести закон о моих полномочиях для борьбы с Катилиной. Это разумно. Я защищал народ вне Италии и тем более защищу в Италии.

Друг, в Этрурии, подле Фéзул и Велха, рать Катилины вскоре составится, чтоб пойти на Рим взять его, вот как некогда сделал Сулла. Это опасно, очень чревато. Что не назначить Магна диктатором, если дело так плохо? [ Перечитав письмо, Цезарь долго сидел, раздумывал ].

Цезарь – Сервилии, сестре Катона

Я не приду. Измучен в кануны выборов. Да и я буду мил тебе как верховный понтифик – главный жрец римлян. Верю, что внутренности животных и знаки неба ясно предскажут любовь, любовь…

Как твой брат, покоривший Рим квесторством 9 9 Квестор ― чин, помогавший консулам Древнего Рима вести приходно-расходные книги и контролировать состояние казны. , доказавший, что честность может пополнить казну в той мере, в кой её полнят сборы и войны? Ибо пол-Рима сопровождало Марка Катона после отставки. Все мы преследуем присных Суллы судом – он попросту вызывает их в казначейство и, сообразно лишь справедливости, заставляет платить за зло, причинённое жертвам. В честности он – учитель мой, хоть я старше… Он молчалив. В чем дело? Правда ли, что он пьёт всю ночь напролёт? И правда ли, что и нынче, в дни потрясений, он рассуждает с Афинодором, сидя на ложе с чашей вина в руке, а на Форуме и в сенате он только телом, духом же – в грёзах разума? С кем, скажи, он встречается? Как сдружиться с ним?

О, прекрасная! За окном ходит пара голубок… и я вдруг понял, что прибегу к тебе. На закате дам ужин грязному плебсу. Ночь ― будет нашей.

Цезарь – жене Помпея

Мýцилла! Хлопотунья! Раб ходит с письмами от прекрасной? Это излишне! Муж твой закончил войны в Армении – ты же, нежная, покоряешь того, кто давно покорён? Пустился бы через Город пламенным юношей, чтоб прижать тебя к сердцу и ворковать любовь. Но предвыборный хаос, дрязги не отпускают, и кредиторы не отпускают. Хоть бы один мул с ношей помпеевых азиатских сумм протрусил мимо римской казны ко мне! Сшил бы Мýцилле дорогие одежды, мигом купил бы ей диадему и полетел бы птицей к прекрасной! Твой Помпей бьётся в Месопотамии – мы бы начали два сладчайших сражения на разубранном ложе, пьяные страстью… Занят, сказал я? Глупости!! Я приду, прилечу, исцелую тебя всю, всю! Твой Леандр. [ Текст, попавший к Помпею, стал поводом расставания с Муцией ].

Цезарь – Клодию Пульхру, по-гречески

Милый мой Агатон! Не жалуюсь, не корю за упрёки, но открываю все мои раны под твои стрелы. Вытерплю, ибо стрелы не мечут от равнодушия, но единственно от любви. Сказал Катулл: «Ненавидя люблю». Поэтому принимаю всю твою ненависть. Верю: мать её есть любовь.

Не льстись, что разишь бесстрастие. Чем спокойней я внешне, тем нервней внутренне. Или думаешь, умирающий от любви недвижен от пустоты в нём? Думаешь, поражённый в грудь может буйствовать, как ужаленный пчёлами? В воле неба, – не человека, – вычерпать страсть к тебе. Но придётся годами, вечно вычерпывать, ибо море имею! Если Катулл-поэт из сестры твоей Клодии извлекает безмерность дивной поэзии, то, спрошу, я ли меньше Катулла? ты ли, судьба моя, меньше Клодии? Оба дети, – эта позирует, тот рисует портрет её, – превзойдут ли нас, если я возведу в свой час храм любви к тебе? В том расчёт Провидения, что мы оба мужи и рожать нам дела, державы, войны, законы, а не детей, как женщины, – тех детей, чьи сердца нам чужды. Станет врач укорять себя, что учился у мастера? И Платон не ценил бы тех, кто пришёл к нему от других светил и титанов? Или ваянию, как и мысли, нужно учиться, чтоб прогрессировать, а любви ты отказываешь в школе, пусть этой дивной высшей науке менторы во сто крат нужней? Что с того, что я в детстве нежил ровесников, сообразно потребности в нас любить, – затем, как судачит плебс, был «царицей вифинской» при Никомеде? Это всего лишь путь к Агатону! Как брать прекрасное, нас манящее, коль не через любовь как полное воспринятие, – а не как Катон, берегущийся кинуть взор на страсть, затыкающий на её зов уши, точно скопец.