Яся Белая - Сны Персефоны

Я поднимаюсь, беру сумку и плащ.

– Побегу, – сообщаю, чтобы хоть как-то прервать это гнетущее молчание, – у меня сегодня ещё одна невеста. Скоро придёт.

Чмокаю Афину в щёку, киваю Гере и бегу к выходу, но вдруг замираю, пронзённая внезапной догадкой. Медленно поворачиваюсь, уставляюсь в макушку Геры, где поблёскивает золотом черепаховый гребень, и спрашиваю:

– Как ты нас нашла?

– С.О.Б., – с неприкрытым ехидством отзывается она. – Твой муж опять активировал.

Я поспешно выскакиваю на улицу и не спешу одеваться, несмотря на противный моросящий дождь. Потому что страх ядовитой слизью растекается по телу, парализует движения и мысли.

Если Аид снова активировал «Систему Отслеживания Богов», значит, случилось что-то очень-очень плохое.

***

Своего красного «Жука» паркую недалеко от входа во флористический салон «Весенний сад».

Едва открываю дверь и вхожу, как Левкиппа, Фено и Иахе перестают отбирать цветы для сегодняшних заказов и с улыбками оборачиваются ко мне:

– Радуйся, Кора!

Для них я – всегда и вечно – Кора 3 3 Кора – в дословном переводе – «дева», «девушка» – греческая богиня весны и всходов, дочь Деметры. Позднее её культ сольётся с культом более древней богини Персефоны. С тех пор Персефона будет носить двойное имя: когда она с матерью на поверхности – она Кора, сходя к мужу в аид – Персефона. . Наверное, так правильно. И им лучше меня не знать Персефоной, Богиней Подземной весны, чудовищем с отравленными шагами.

И мне нерадостно, мне страшно. Слишком много задушенных когда-то опасений повылезло из темных уголков подсознания, слишком много монстров тянет мохнатые лапы к горлу: перекрыть дыхание, замордовать, уморить.

– Радуйтесь, – отвечаю почти на автомате и бреду в кабинет.

Каллигенейя за секретарским столом всматривается чересчур внимательно, понимающе приподнимает очки. И даже фикус за её спиной, кажется, видит меня насквозь.

– Принести чего-нибудь? Чай, кофе, покрепче? – обеспокоенно интересуется моя верная стражница. Сначала её ко мне для этих целей приставляла мама, теперь она спелась с моим мужем. Чуть что со мной не так – сразу докладывает ему, словно не я её босс.

Я немного злюсь, потому что попасть от гиперопеки матери под диктаторскую заботу мужа – то ещё удовольствие. Но я не жалуюсь. Нельзя. Начнешь жаловаться на тех, кто тебя искренне любит – любовь оставит тебя. Не верите – спросите у Афродиты. Каллигенейя тоже любит меня, и поэтому я прощаю ей – моей надсмотрщице – звонки мужу, как прощала раньше доклады маме.

– Пока ничего не нужно, – мягко отзываюсь. – Скоро подойдёт невеста. Проводи ко мне.

– Хорошо.

Я вхожу в свой кабинет и падаю в кресло. Внутри всё колотится и клокочет. Руки тянутся или к телефону – позвонить, выспросить, что произошло, – или к тонкой полоске золота на безымянном пальце: стоит коснуться – и голос мужа зазвучит в голове. Никаких телефонов не надо. Но это глупо. Он обязательно расскажет всё сам. А отвлекать сейчас, когда он и так, наверное, взвинчен до предела, ещё и своими страхами с предчувствиями – эгоистично и по-детски.

А ещё Гера и этот её потерянный вид, потрёпанное величие, сломанность… Не знаю почему, но каждый раз мне стыдно перед ней. Стыдно ещё с того наказания после бунта на Олимпе…

Кора только вернулась из Подземного царства. Она уже успела переодеться в светло-зелёный хитон, вплести в волосы цветы, когда в комнату вошла мать.

Деметра шагнула к ней без обычного «радуйся» и заключила в объятия. Только теперь дочь заметила, что глаза матери полны слёз. Сейчас она чувствовала себя более взрослой, усадила Деметру на дифр 4 4 Дифр (иногда дифрос , от др.-греч. δίφρος) – легкий табурет у древних греков и римлян. у стены, протянула отвар из листьев мяты (замечательные успокаивающие настои выходили из бывшей любовницы мужа 5 5 Имеется в виду нимфа Минта, одна из любовниц Аида, превращённая Персефоной в мяту. ).

Деметра сделала несколько больших глотков, передала дочери кубок и только тогда ответила на вопрос, о котором просто кричали глаза Коры:

– Это из-за Геры. Ты ведь слышала о заговоре?

Ещё бы ей не слышать, если Аид из-за своих олимпийских родственников потерял покой и сон. Ходил злой и нервный и на все её вопросы отвечал коротким резким «Не лезь!».

Они подолгу о чём-то шептались с Гермесом, закрываясь в мужской половине. А потом исчезали на несколько дней. Кора была уверена: муж – как всегда незримой тенью в шлеме-невидимке – вмешивался в дела своих державных братьев, которых нередко надо было осаживать и вразумлять. Но больше всего он желал незыблемости установленного порядка, бросая: «У меня тут Тартар, а они со своими…» Аид редко договаривал, она научилась понимать по обрывкам фраз.