Яся Белая - Сны Персефоны

Хорошо, согласно киваю и вспоминаю ещё одну подругу юности:

– А Артемиду?

Афина отрицательно мотает головой:

– Она не простит. Я ведь предаю ваш обет.

В этом веке – сумасшедшем, вечно спешащем и вечно опаздывающем, веке мнимых свобод и неисполняемых правил – Артемида нашла себя. Здесь она активно возглавляла феминистские организации, проводила феминистские конференции и устраивала феминистские шествия. Сумасшедший век, где женщины идут войной на мужчин, забывая, что между ними может быть только одна война – на ложе любви. Меня Артемида простила – более-менее. В конце концов, похищение, принуждение, ты не виновата. Афине будет сложнее. Даже то, что она давала пресловутый обет, чтобы сохранить верность своему единственному, станет слабым оправданием.

– Но ведь ей всё равно придётся сказать.

Афина устало соглашается:

– Конечно, придётся. Если узнает сама – будет хуже. А так…

Она не договаривает, но я понимаю: глаза в глаза, держа за руки старинную подругу, рассказывать будет легче, и, может статься, та даже поймёт. Афина не зря – мудрость: иногда проще сказать правду, пусть болезненную, прямо в лицо, чтобы не дать разгореться войне.

Но мне за последние тысячелетия слишком надоели войны – домашние и мировые, мудрые и глупые, – поэтому я увожу разговор в более приятное и привычное для меня русло.

– Давай выберем цветы для букета.

Афина улыбается, машет рукой.

– Нет уж, тут ты сама как-нибудь. Я совсем ничего не смыслю в цветах, хоть и росла с тобой.

Я киваю, соглашаясь, и выкладываю на стол карточки:

– Узамбарские фиалки, ветки оливы, цветущий мирт и его ягоды, хамелауциум.

– Лилии, – неожиданно добавляет она, вытаскивая карточку из стопки.

Действительно, белые лилии – символ чистоты и девственности – ей подойдут.

– Эдельвейсы, – добавляю я ещё одну картинку.

И вижу – её глаза загораются тихой радостью. Ещё бы! Эдельвейс – цветок мужества и стойкости, не зря зовут Прометеевым. Ведь он растёт высоко в горах, куда добираются только самые смелые и отчаянные. Говорят, этот цветок вырос из капель Прометеевой крови. Светлая и прекрасная звезда, которая манит людей, зовёт совершать подвиги, будоражит ум. Тею определенно будет приятно.

– Добавим крупноцветковый барвинок и листья дуба, можно и немного желудей. И цинерарию – для серебристой нежности.

Символ житейской мудрости тоже будет кстати в букете Афины.

Та с одобрением смотрит на разложенные перед ней изображения цветов.

– Это определённо будет самый красивый букет невесты. Спасибо, Кора.

Она тянется через стол и целует меня в щёку.

Тут открывается дверь, тихо звякая привязанным к ней колокольчиком, вскидывается официантка, бармен отрывает взгляд от экрана айфона, я проливаю кофе прямо на фотографии растений…

На пороге маленького городского кафе, блистая державной красотой, стоит сама Гера. В ярко-красном лёгком пальто, строгом бело-песочном брючном костюме. Темные с золотым отливом волосы собраны в высокую причёску.

Величественным шагом царицы мира она направляется к нам, игнорируя кинувшуюся к ней официантку с меню.

Присаживается на свободный стул – прямая, гордая, совершенная. Даже пролитый мной кофе мгновенно высыхает, не смея при ней марать белизну скатерти. А я поспешно отвожу взгляд, чтобы ненароком не встретиться с её глазами и не прочесть в них то, чего не следует знать посторонним о великой богине, – обречённую усталость сломленной женщины.

– Без меня хотели всё устроить, – пеняет она, впрочем, беззлобно. – Не боишься прогневить покровительницу семейного счастья, а, Афина?

Она только усмехается – кто бы говорил о семейном счастье! Что ты о нём знаешь? И отвечает прямо и гордо:

– Нет, не боюсь. Вряд ли кара будет страшнее той, которой отец уже подвергал Тея. А мне – ты не указ и не авторитет.

Гера как-то скисает. Раньше бы она вспылила, разгневалась, указывала Афине на её место и напоминала, с кем та разговаривает. Но не теперь, когда они с Зевсом расстались окончательно, и спеси у бывшей владычицы изрядно поубавилось. Облик Геры ещё хранит следы былого величия, но уже заметно, что кое-кто изрядно поизносился, как и её некогда брендовая одежда.

Я не злорадствую, хотя могла бы, скорее, мне неловко рядом с ней.

Гера накрывает ладонью раззолоченную визитку брачного агентства «Счастливая семья», уставляется в стол и замолкает. Ей нечего сказать – она и впрямь не авторитет в семейных делах. Да и может ли им быть женщина, чей супруг постоянно изменял ей с титанидами, богинями, нимфами и даже смертными, бесцеремонно притаскивая на Олимп своих многочисленных отпрысков?