Павел Амнуэль - Голубой Альциор. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 25

«Этот – не каждый», – буркнула интуиция.

Бертран понимающе заглянул туристу в глаза, теперь уже можно было установить прямой зрительный контакт, турист был готов к диалогу, нужные ощущения перетекли и впитались.

– Там, – тихо произнес Бертран, кивая на закрытую зеленую дверь, – все выглядит легендой, и знаете, по-моему, все легендой и является, если вы понимаете, что я хочу сказать.

– Вы… – турист еще раз дотронулся до воротника. – Вы часто бываете за границей?

Ради этого вопроса Бертран и сидел тут с девяти утра до шести вечера, иногда задерживаясь до полуночи, если границу переходила группа.

Он мечтательно посмотрел на дверь, перевел взгляд на туриста, точнее – на воротник, под которым прятался медальон, – и покачал головой.

– Нет? – спросил турист, не сумев скрыть удивления.

– Ни разу не был, – погрешил Бертран против правды. Бывал он, конечно, – и за этой границей, и за многими другими. Если точно, то двенадцать раз. Посещения входили в практический курс. Трижды Бертран ходил в Грецию времен Гераклита, пять раз к бриттам, дважды бывал в Санкт-Петербурге в годы царствования Ее величества Анны Иоанновны, и по разу – в ознакомительных целях перед экзаменами по курсу теории пограничности – в Китае девятого века (кто тогда был императором?.. Да какая разница – в дыре, куда его отправили, о властях и слыхом не слыхивали), а еще в Виттенберге аккурат в год, когда Лютер написал свои девяносто пять тезисов. И почему туристов тянет во времена, где жить современному человеку невмоготу?

Турист изумился.

– Ни разу?

Бертран позволил визави выстроить систему предположений и, выждав минуту, произнес задумчиво:

– Нужна мечта, верно? Не так чтобы посмотреть, погулять, с людьми о политике и женщинах поболтать. Места красивые посетить. А мечта… как вера. Или она есть, или ее нет.

– Вы… не верите? – Турист впервые посмотрел Бертрану в глаза. Не удивленно, однако, а с вызовом, точно так, как ожидал паспортист. «Господи, – подумал он, – как легко с ними все просчитывается».

– Верю, конечно, – избавил Бертран туриста от размышлений о Всевышнем. – Верю, иначе не сидел бы сейчас на этом месте. Вера есть, а мечты нет. Не дано мне от Бога – мечтать. А отправляться за границу, не имея мечты… Это как ходить в церковь, не веря в Творца.

Турист, конечно, ухватился за «оговорку»:

– А что, – заинтересованно спросил он, впадая в нужный Бертрану тон разговора, – на должность… ээ…

– Паспортиста, – подсказал Бертран.

– Да. Не берут… ээ…

– Нет. Это давняя традиция. Вы не знаете?

Естественно, турист не знал. Откуда бы? Пограничная служба умела хранить секреты.

Турист покачал головой, и Бертран продолжил, доверительно наклонившись вперед:

– После Великой революции начали строить пограничные укрепления и пункты перехода границы… Когда же это?..

Он сделал едва уловимую паузу, пусть турист покажет, знает ли он хотя бы историю.

– В тысяча семьсот восемьдесят девятом, – подсказал турист.

– Да-да, сто лет назад. Тогда какое время было… Безбожники: Марат, Лафайет, Дантон… Указ о границах издал еще Луи Шестнадцатый. Последний его указ, да… Набожный был король, первым понял, что без границ не обойтись. А Робеспьер сразу предложил указ отменить.

– Знаю, – сказал турист с досадой. Торопится. Скоро вечер, нужно успеть на ночлег устроиться, в Париже четырнадцатого века это не так просто, как нынче: чужаков скорее боятся, чем привечают.

– Конечно, знаете, – добродушно отозвался Бертран. – Но, похоже, вам неизвестно, что против стен и границ возражали безбожники. А ратовали за границу…

– Понял. – Турист начал проявлять признаки нетерпения. Правильно, так и нужно.

– Ну вот, – удовлетворенно кивнул Бертран. – Указ Луи Шестнадцатого остался в силе, и стены построили. Начали здесь, в Париже, а потом – по всему свету. Раньше-то как? Ходили без разбора из века в век, болезни переносили, изобретения, открытия, предметы… Торговля, натуральный обмен… Хаос… Сейчас никто и не понимает, почему раньше не догадались строить пограничные стены!

Турист мрачно покачал головой, взгляд его сделалсяя темным, нетерпимым. Не нравилось ему пограничье, понятное дело. Творческая личность, таким барьеры не по душе.

– Вот вы, – с энтузиазмом продолжал Бертран, подводя разговор к кульминации, – не будь границы, что бы сделали? Перешли овраг, оказались бы в четырнадцатом веке, году в тысяча триста девяностом от Рождества Христова… И первый же уличный дозор потребовал бы от вас подорожную, а ее нет. И где бы вы сейчас прозябали с вашей мечтой? В подвале, с колодками на ногах и цепью на руках. А? Это вы понимаете?