Павел Амнуэль - Голубой Альциор. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 25

Турист что-то пробормотал, Бертран не расслышал, но ему и не нужно было слышать, он прекрасно знал, что буркнул путешественник. За годы службы слышал сто тринадцать (подсчитал однажды) разных вариантов бурчания и был уверен, что, прислушавшись, различил бы вариант номер семьдесят три: «О Господи, кому сдался этот давно сдохший бык!»

– Что вы сказали? – переспросил он, не поднимая взгляда.

– Ничего… – смешался турист.

– Если вы о быке, то в вашу путевку посещение пещер не включено. Могу ли я спросить – не формальности ради, а из чисто человеческого любопытства: почему? Все смотрят, а вы не хотите. Можете не отвечать, конечно, я просто…

Бертран сделал рукой неопределенный жест, будто заканчивая предложение словами: «Я весь день только и делаю, что паспорта штампую, словом перекинуться не с кем, инструкция не одобряет, но…»

Эта незатейливая мысль тоже заканчивалась многоточием, но тут сам турист мог подставить вместо точек все, что беспокоило его самого.

– Понимаю, – протянул турист, поставив себя на место служаки-паспортиста. Неужели, – обязательно подумал он, этот пожилой мужчина сам никогда не пересекал границу, не вдыхал сладостный воздух странствий, не пробовал местного вина, которое нельзя взять с собой, возвращаясь… Турист прекрасно понимал своего визави, а мысль, что понимал неправильно, на ум ему не приходила и прийти не могла.

– Вот видите! – воскликнул Бертран, закрепляя успех.

– Бык, – раздумчиво произнес турист, глядя поверх головы Бертрана: видимо, представил себе темную пещеру, стены, по которым сочитася вода, смрад… Смрад представляли все, о запахе рассказывал каждый второй турист, а каждый первый делал вид, что не запах вынудил его покинуть знаменитую пещеру Минотавра, а трубный рев приближавшегося монстра. Трубил в рог кто-нибудь из семейки Кроатисов – отец или один из трех сыновей, иногда и мать помогала, имитируя страшные крики пожираемой чудовищем девственницы.

– Бык, – повторил турист, так и не разглядев на стене за спиной Бертрана ничего интересного, – это старая эллинская легенда, миф, никто быка никогда не видел, верно?

Бертран промолчал, даже не кивнул в ответ, предоставив туристу развивать мысль. Пора для нового вопроса настанет чуть позже, через две-три фразы, просчитано…

– Никто, – сам себе ответил турист и привычным жестом попытался достать из кармана камзола пачку папиросок. Бертран позволил себе улыбнуться – очень косвенно, даже не углами губ, а желанием изобразить улыбку. Натуры грубые, коих большинство проходило через паспортный контроль, не замечали этой тени улыбки, но турист-то принадлежал к иной категории рода человеческого, интеллектуал, как сказано в оперативке. Бертран и без оперативной бумаги видел, что представлял собой турист: из тех, кто поздно встает, выпивает чашечку кофе, читает умные книги и воображает, будто сам написал бы лучше, днем просиживает штаны в библиотеках, а вечера проводит с друзьями в кафе, непременно выбирая те, что ближе к башне господина Эйфеля, новомодной громоздкой монструозной конструкции, оставшейся после прошлогодней Всемирной выставки. Творческая личность. От таких больше всего неприятностей, а какую ожидать конкретно от этого – нужна вся смекалка, потому здесь сидит Бертран, а не Бурк или Дорнье.

Тень улыбки турист, кстати, заметил, как и ожидал Бертран. Смутился – скорее внутренне, но и пара лицевых мышц на мгновение сократилась, что не ушло от внимания паспортиста. Сейчас турист скажет то, что ожидал Бертран. Например: «Если не слушать местных легенд, можно увидеть гораздо больше».

– С детства не любил легенды, сказки, мифы, – сообщил турист, уже настроенный на нужную волну. Практик, однако. Самому все увидеть, пощупать…

– Да… – счел нужным протянуть Бертран, очень неопределенно, поддакивая всему, что мог произнести турист.

Не обнаружив папиросок, а заодно и кармана, где пачка могла находиться, турист вернулся в реальность из воображаемого мира, вспомнил, что он еще не на той стороне границы, а паспортист вызывал доверие, желание говорить, рассказывать. Не сумев закурить, турист незаметным, как ему казалось, жестом дотронулся до воротника типа жабо, смутился, сделал вид, будто ему стало душно, но Бертран понял жест как надо: под воротником на шее туриста, скорее всего, висел медальон. Будь там что-то иное, предмет конфисковали бы на таможне. Медальон – обычное дело. У каждого второго мужчины, пересекающего границу…