Василий Лягоскин - Два брата-акробата. Вторая история из цикла «Анекдоты для богов Олимпа»

– Да даже для постройки корабля, – вдруг подумал Ной.

– Правильно, парень, – поддержал его Посейдон, – в нужном направлении мыслишь. Сейчас еще от одного человека умное слово выслушаем, и начнем склонять его на нашу сторону.

– Какого человека? – вскинулся было Ной, но все было понятно без всяких слов.

Во главе стола встал Святитель. Даже со своего места, с полусотни шагов, парень разглядел, что суровое лицо старца стало совсем скорбным; глаза, источавшие прежде холод, заполнилось печалью, которую он и принялся изливать на соплеменников,

– Печальтесь, люди, – начал он, встав из-за стола, – стенайте и рвите волосы на головах. Ибо грядет беда, какой не знал наш народ. Мор, глад и смерти. А прежде того – всеобщий разврат и вакханалия, когда каждый каждую, и все вместе всех – без всякой очереди.

Посейдон невольно восхитился таким словесным оборотом, явно не подходящим под определение «святой». А потом напрягся всем телом, даже чуть не вскочил – это он разглядел довольное, явно чего-то ожидающее лицо старейшины. Парню совсем не было жалко этого Патрона. Настолько, что он не пожалел еще одного анекдота:

Если у вас нет съедобного белья, для сексуальных игр можно использовать сало. Хотя если у вас есть сало, зачем вам сексуальные игры?

Ной вместе с Посейдоном захихикали, неслышные для окружающих. Старейшина действительно давно пережил период, когда словосочетание «сексуальные игры» для него что-то значили. А вот сало… он сам словно являл собой внушительный кусок сала – круглый, лоснящийся, и… дурно пахнувший, по причине преклонного возраста и отсутствия привычки ежедневно принимать водные процедуры. Сам Ной не представлял себе, что можно прожить день, не окунувшись в ласковые морские волны. Он и сегодняшним ранним утром, проводив Ракиль почти до самого дома, помчался прежде всего к морю, с шумом ворвавшись в очищающую тело и душу соленую теплую воду.

Ной перевел взгляд на Афродиту. Женщина сидела абсолютно невозмутимо; больше того – она единственная из всех односельчан что-то жевала, кивая вслед жестоким словам Святителя. Так, словно властный старик рассказывал какую-то сказку. И Ною, а скорее Посейдону, показалось, что старик сквозь свои грозные предостережения усмехается, и даже одобрительно косится на Ракиль. Парень совершенно непроизвольно протянул руку к жареному бараньему ребрышку, которое заранее присмотрел на большом блюде, стоящем перед ним, и с шумом, почти с вызовом, вгрызся в восхитительно вкусное мясо. Приятели по бокам на всякий случай отодвинулись от него, но Ной, ведомый разумом и характером Посейдона, картинно и громко рыгнул и продолжил свое увлекательное занятие.

– Вот! – вскочил рядом со Святителем старейшина, – вот тот недостойный, что привнес первое семя раздора в нашу деревню. Суда! Суда прошу я, о, Величайший из сынов народа!

Ной вспомнил сегодняшнюю ночь; слово «семя» вызвало на его лице еще и блудливую улыбку, которая проглянула сквозь наслаждение, прежде безраздельно заполнявшее физиономию пастушка.

– Не писай кипятком, парень, – подбодрил Посейдон Ноя, спрятавшегося от взглядов, скрестившихся на нем, под столом – в собственных пятках.

А морской владыка бросил перед собой кость, на которой ничего не осталось даже для самой голодной собаки, и выхватил из блюда вторую мясную косточку – еще восхитительней первой. Посейдон честно признался себе, что это не он; это разбушевавшиеся гормоны юного организма сейчас вырвались из-под контроля. И это чувство ему безумно нравилось; какое бы наказание не последовало здесь и сейчас. Сейчас он – юный и красивый – владел мыслями толпы. И ничьих советов парень слушать не хотел – ни Святителя, ни отца с матерью; разве что…

– Какой совет вы бы дали подрастающему поколению?

– Не подрастайте!

Увы, в нынешнем мире его шестнадцать лет считались вполне взрослыми, а значит, отвечать приходилось за все. За вот эти несколько минут непонятного никому, кроме него самого, триумфа – прежде всего.

– Впрочем, нет! – спокойно размышлял Посейдон, приглядываясь к самому богатому на яства столу, – Афродита меня вполне понимает. Да и Святитель, кажется, тоже!

Последний, кстати, так и стоял на своем месте, не отводя глаз от Ноя. Вот он медленно кивнул, и парень, перешагнув спиной вперед через лавку, зашагал к нему, непроизвольно выпрямившись всем телом – ну, точно, как сам Святитель недавно. Может, со стороны это выглядело смешно, но отшельник вдалеке почему-то одобрительно улыбнулся. И Ной ускорился, совершенно отстраненно подумав о том, что вот они с Ракиль уже практически насытились, а высокий гость, и все остальные жители деревни приступят к трапезе очень не скоро. Потому что – понял парень – прямо сейчас всех ждет зрелище. Высокий и справедливый суд, если применять терминологию братца, Зевса. Посейдону нестерпимо захотелось, чтобы Святитель сейчас улыбнулся и ему, и Афродите; распахнул свои старческие объятия и сказал что-нибудь вроде: «Как же я соскучился, родные мои!». Увы, даже произойди чудо, и предстань сейчас на месте старца один из олимпийских богов, вряд ли бы он воскликнул подобное. Ну не было среди олимпийцев такой традиции. Умерла она за тысячи лет. Разве только в постели, в порыве страсти или похоти (у кого как) могли вырваться такие слова. Но Посейдон – один из немногих – был приверженцем традиционного секса, так что от Святителя ласковых слов сейчас не ждал – кто бы ни скрывался под этим морщинистым лицом. Удивительно – сейчас никакого холода Ной, приблизившийся к судье, и становившийся рядом с Ракилью, вскочившей с места раньше него, не ощущал. Напротив, его обдало волной тепла, на которое парень отреагировал с некоторой опаской. Его еще и Посейдон подстегнул с усмешкой: