Низами Гянджеви - Семь красавиц

Сердце птицы застучало бурно надо мной.
Птица крыльями всплескала бурно надо мной.

Крылья шире корабельных поднятых ветрил.
Встал я, лапу страшной птицы крепко обхватил,

А она поджала лапы, крылья развела
И, как буря, сына праха к солнцу понесла.

И меня с утра до полдня птица та носила.
Солнце гневно жгло. От зноя я лишился силы.

Вдруг — увидел: небо стало надо мной вращаться;
То — огромными кругами начала спускаться

Птица на землю. Земная тень ее влекла:
И когда копья не выше высота была,

Возблагодарил я птицу: «Ну, спасибо, друг» —
И ее кривую лапу выпустил из рук.

Словно молния, упал я на цветущий луг, —
Весь в росе благоуханной он блестел вокруг.

Добрый час, смежив зеницы, я в траве лежал.
Где я, что со мною дальше будет, я не знал.

В сердце у меня тревога улеглась не вдруг.
Наконец открыл я веки, поглядел вокруг.

Бирюзы небес лазурней почва там была.
Пыль земная на густую зелень не легла.

Сотня тысяч разновидных там цветов цвела.
Зелень листьев бодрствовала, а вода слала.

Тысячами ярких красок взоры луг пленял.
Ветер, полный благовоний, чувства опьянял.

Гиацинт петлей аркана брал гвоздику в плен.
Юной розы рот багряный прикусил ясмен.

И язык у аргавана отняла земля,
Амброю благоуханной там была земля.

Был там золотом песок, камни — бирюзой,
В ложе яшмовом поток — розовой водой.

У его кристально-светлых и холодных вод
Блеск и цвет, как подаянье, клянчил небосвод

Как во ртути, в струях рыбы ярче серебра,
Берега, как два огромных сказочных ковра.

Изумрудные предгорья в полукруг сошлись.
Лес в предгорьях — дуб индийский, кедр и кипарис.

Там утесы были чистым яхонтом, опалом.
Дерева горели цветом золотым и алым.

Сквозь кустарники алоэ, смешанных с сандалом,
Ветер веял по долине и окрестным скалам.

Верно— сонм небесных гурий создавал ее
И от засухи и бури укрывал ее.

Небосвод «сапфирной чашей» называл ее.
А Ирем «усладой нашей» называл ее.

Ничего нигде я краше в мире не видал.
Ликовал я и дивился, словно клад считая.

Вдоль и вширь прошел долину, все я оглядел.
И хвалу творцу над нею, радостный, пропел.

Чащей шел и, чуя голод, рвал плоды и ел.
Отдохнуть под кипарисом свежим захотел.

Лег, уснул, тревог не зная и докучных дел,
Небеса благословляя за такой удел.

Только полночь погрузила землю в синь и тьму
И, убрав багрец, на тучи нанесла сурьму,

Мне в лицо пахнул отрадно с горной вышины
Легковейный и прохладный ветерок весны.

Пронеслась гроза, апрельской свежестью полна,
Быстрым дождиком долину взбрызнула она.

Напоился дол широкий свежестью ночной
И наполнился красавиц молодых толпой,

Прелестью была любая гурии равна,
Шли они передо мною, как виденья сна.

Будто чудом породила ночи глубина
Мир красавиц светозарных, свежих, как весна,

Мир пьяней и чародейней рдяного вина.
Тела белизна у каждой хной оттенена,

Уст рубин алей тюльпана, — кровь не так красна
Выкуп, взятый с Хузиетана, тем устам цена.

Золотых запястий змеи на руках у них.
Перлы звучные на шее и в серьгах у них.

А в руках красавиц свечи яркие горят;
Хоть нагара не снимают, — свечи не коптят.

Стана гибкостью любая в плен брала мой взгляд,
Обещая и скрывая тысячи услад.

И ковер и трон, звездою блещущий вдали,
Эти гурии-кумиры на плечах несли..

На траву ковер постлали, водрузили трон.
Ждал я, что же будет дале, — словно видел сон.

Только время миновало малое с тех пор,
Нечто ярко засияло, ослепляя взор.

Будто бы луна спустилась наземь с высоты,
Легким шагом приминая травы и цветы.

То владычица красавиц — не луна была.
Эти пери лугом были, а она была

Кипарисом среди луга, и над их толпой,
Словно роза, возвышалась гордой головой.