Низами Гянджеви - Семь красавиц

И когда я убедился в дружбе мясника,
Увидал, что бескорыстна дружба и крепка, —

Я ему свою поведал горестную повесть,
Ничего не скрыв, поведал, как велела совесть.

Рассказал ему, что бросил трон и царство я
И тайком ушел в чужие дальние края,

Чтоб узнать, зачем в богатом городе таком
С радостями ни единый житель не знаком.

Почему, не зная горя, горю преданы
Горожане здесь — и черным все облачены...

А когда мясник почтенный выслушал меня,
Стал овцой. Овцой от волка, волком от огня —

Он шарахнулся, и, словно сердце потерял,
Словно чем-то пораженный, долго он молчал.

И промолвил: «Не о добром ты спросил сейчас.
Но ответ на все должник твой нынче ж ночью даст».

Только амброй оросилась к ночи камфара
И к покою обратились люди до утра,

Мой хозяин молвил: «Встанем, милый гость, пора,
Чтоб увидеть все, что видеть ты хотел вчера.

Встань! Неволей в этот день я послужу тебе,
Небывалое виденье покажу тебе!»

Молвил так, со мною вышел из дому мясник,
Вел меня средь сонных улиц, словно проводник.

Шел он, я же — чужестранец — позади него.
Двое было нас. Из смертных с нами — никого.

Вел меня он, как безмолвный некий властелин.
За город привел в пределы сумрачных руин.

Ввел в пролом меня, где тени, как смола, черны,
Словно пери, скрылись оба мы в тени стены.

Там увидел я корзину. И привязан был
К ней канат. Мясник корзину эту притащил

И сказал: «На миг единый сядь в нее смелей,
Между небом и землею будешь поднят в ней.

Сам узнаешь и увидишь: почему, в молчанье
Погруженные, мы носим ночи одеянья.

Несказанная корзине этой власть дана,
Сокровенное откроет лишь она одна».

Веря: искренностью дружбы речь его полна,
Сел в корзину я. О — чудо! Чуть ногами дна

Я коснулся — слоено птица поднялась она,
Понеслась корзина, словно вихрем взметена,

И в вертящееся небо повлекла меня.
Чары обвили корзину поясом огня.

До луны вздымавшаяся башня там была.
Сила чар меня на кровлю башни подняла.

В узел, черною змеею, свился мой канат.
Брошен другом, там стоял я, ужасом объят.

Я стонал, об избавленье господа моля.
Сверху небо — и во мраке подо мной земля.

Высоко на кровле башни, в страхе чуть дыша,
Я сидел. От этой казни в пуп ушла душа.

Было страшно мне на небо близкое взглянуть,
А глядеть на землю с неба как я мог дерзнуть?

И от ужаса невольно я глаза закрыл,
И покорно темным силам жизнь свою вручил,

Н раскаивался горько я в своей вине.
Горевал я об отцовском доме и родне...

Не было от покаянья радостнее мне.
Полный горьких сожалений, я горел в огне.

Надо мною проплывало время, как во сне,
Вдруг примчалась птица с неба, села на стене,

Где один я плакал в горе. Села, как гора,
Велика, страшна, громадна, — черного пера.

Хвост и крылья, как чинары — густы и тенисты.
Лапы, как стволы деревьев, толсты и когтисты.

Как колонна Бисутуна — клюв ее велик,
Как дракон в пещере — в клюве выгнулся язык.

И чесалась эта птица, перья отряхала,
Расправляла хвост и шумно крыльями махала,

И когда она подкрылье черное чесала, —
Раковину с перлом алым на землю бросала,

Пыли мускусной вздымала облако до звезд
Каждый раз, как расправляла крылья или хвост.

Вскоре птица погрузилась надо мною в сон,
И в ее пуху дремучем был я схоронен.

Думал: «Коль за птичью ногу крепко ухвачусь,
С помощью ужасной птицы наземь я спущусь,

Пусть внизу беду любую для себя найду...
Силой же своей отсюда вовсе не сойду.

Злобный человек со мною подло поступил,
Предал мукам, клятву дружбы низко преступил.

Или он моим богатством завладеть желал —
И затем меня на гибель верную послал?..»

Так томился я, покамест не зардела высь.
Смутно голоса земные снизу донеслись.