"Пожалуй, они далеко зашли… " — подумал Гёроглы и пустил в ход саблю. И полетели во все стороны головы с развевающимися бородами, в страхе дрожали губы, кричали рты…
… О ком теперь пойдет рассказ?
Один из пастухов ходил за саксаулом. Увидев, какая участь постигла его дружков, он спрятался за осла и дрожал, боясь, как бы Гёроглы не заметил его.
Гёроглы подъехал к нему.
— Эй ты, подойди сюда!
Пастух приблизился, почтительно сложив руки.
— Ступай, приготовь мне яхна, чтобы я наелся досыта. За это я дарую тебе жизнь.
— Не убьешь меня, господин, так я всех овец для тебя заколю. Пастух зарезал жирного ягненка, приготовил яхна и поднес Гёроглы. Тот был голоден как волк, яхна из упитанного ягненка — объедение, и Гёроглы отправлял в рот куски с полбатмана, а то и с целый батман…
Насытившись, Гёроглы сел на коня.
— Прощай, пастух! Спасибо за хлеб-соль. Не поминай меня лихом, прошу!
— Господин! Я не буду поминать тебя злым словом. Но, мне кажется, ты случайно живешь в человеческом обличье. Будь ты в зверином облике, ты был бы волком!
Грустно стало Гёроглы от этих слов, вспомнилась родина, жена, и он пропел пастуху такую песню:
"О мусульмане, друзья мои,
Трус храбрецом стал, храбрецом,
Что за чудесные времена
Прошли, прошли — в туман, в туман.
Ханы и беки, где они.
Где те, что когда-то жили здесь,
Где теперь Сулейманы-цари,
Прошли, прошли — в туман, в туман.
Реки текут, реки текут,
Горит сердце мое, горит.
На путь к любимой — гляжу, гляжу,
Глаза мои — проглядел в туман.
О, как прекрасны ее глаза,
Лицо ее — полная луна,
Горькие речи пастуха
Пронзили души моей туман.
Хазарец я — сказал Гёроглы,
Роскошью будет блистать мой конь,
Грустно, — "волком" назвали меня,
Пронзили души моей туман".
Окончив песню, он простился с пастухом и продолжал свой путь. Так ехал он несколько дней.
Была на родине Гёроглы гора, светлая, высокая гора, называли ее Уч-Юзлик. На рассвете он увидел эту гору и обрадовался ей, словно повстречал земляка, и запел песню.
"Если хочет аллах, здоровы будем мы,
Приветствую вас, мои звезды — вершины гор.
"Карагулак" играет в диких степях.
Жестока моя борьба, вершины гор.
С Балы-беком сражался я на мечах,
Алую кровь проливал на белый снег.
Я раздавал серебро с моего щита,
Хранители тайн моих, вершины гор!
На скакунах арабских я за день пролетал,
Сколько простой всадник проходит за пять.
Золотую крепость в пустыне я воздвиг,
Золото мое, серебро — вершины гор!
Гёроглы говорит — пришел я в этот мир,
Я в эту обитель праха, бренный мир,
Я умер тогда, когда мать меня родила,
О мой Гыр-ат, друзья — вершины гор!"
Вновь тронулся Гёроглы в путь. Ехал, ехал и подъехал к реке Араз. Стегнул Гыр-ата плетью, и конь перелетел через нее, опустившись в пятнадцати гезах от берега, раздробив копытами камни.
"О всевышний, покровитель мой, как же я тогда добрался до Нишапура? Недаром говорят, что на долю отважного джигита выпадают такие испытания, что надо быть нером, чтобы их снести", — думал Гёроглы.
Впереди показались его стада.
Оставлю-ка я Гыр-ата пастись тут, изменю свою внешность заговорами и подойду к пастухам. Так я узнаю, кто предан мне, кто нет, что говорят в моей стране, все разузнаю", — решил Гёроглы.
Так и сделал — пустил Гыр-ата пастись на лугу, изменил свой облик и пошел к пастухам.
"Что это за странник?" — удивились пастухи и побежали ему навстречу. Гёроглы они не узнали.
— Слушай, старик, что ты тут делаешь? Уж не вор ли ты?
— Нет, пастухи, я не вор, я торговец. Скоро здесь пройдет наш караван. А я опередил его. Я купил бы у вас овец, если продадите.
— Без хозяина мы овец не продаем.
— А чьи это овцы?
— Бека Гёроглы.
— Вот оно что! Ну, если это и впрямь овцы Гёроглы, я получил бы у него трех-четырех в подарок, — ведь мы с ним большие друзья.
— Что ж, может, ты и получил бы, но сейчас его нет в крепости.
— А где же он?
— Одна старуха из Нишапура увела его коня. Вот он и отправился за ней следом, одевшись каландаром. Кажется, уже год прошел, а его все нет.
— Мы слышали об этом. Выходит, это правда.
— А что ты, старик, слыхал?
— Будто его коня украла старуха, а сам он в одежде каландара отправился за ней следом; но когда он пришел в Нишапур, там его узнали, убили, а тело бросили в ров.
— Ах, вот как! Ну, что ж, умер, так умер, — сказали пастухи, ничуть не опечалившись, подбрасывая вверх свои палки.
Читать дальше