Героический эпос народов СССР. Том второй

Был среди пастухов один пастух по имени Али-Риза. Едва заслышал он, что погиб его господин, как стал бить себя в грудь и заплакал навзрыд, причитая:

— О, горе мне, он был мне как отец, горе мне, он был мне как старший брат, он был мне как дорогой младший брат.

Другие пастухи не обращали на него никакого внимания.

Гёроглы подошел к Али-Ризе и сказал:

— О сынок, не убивайся так. Слезами-причитаниями твоего господина не вернуть. Продай-ка мне лучше пару овец.

— Старик, а это правда, что ты был другом моего господина?

— Мы были с ним самые близкие, закадычные друзья.

— Тогда не нужны мне твои деньги. В память моего господина я и даром отдам тебе овец.

И Али-Риза дал ему одного ягненка.

— О сынок, уж ты накорми меня, а мои попутчики пусть хоть отраву едят!

Они быстро зарезали ягненка, сварили мясо и уселись за еду.

Гёроглы был голоден, мясо яхна — от жирного барашка: Гёроглы брал его руками и проглатывал, едва успевая подносить куски ко рту.

Пастухи начали шушукаться; "Глядите, как он ест, — ну, прямо как Гёроглы… "

Один пастух подошел ближе и спросил:

— Слушай, почтенный, а ты, случаем, не Гёроглы?

— Ступай прочь! Откуда взяться Гёроглы, если он давно мертв. Постелите-ка мне бурку в тени шатра. Вздремну-ка я у вас часок. А если мимо пойдет караван, вы меня разбудите, чтобы я не отстал…

Пастухи постелили ему бурку. Усталый Гёроглы мгновенно уснул. А Али-Риза задумался; "А может, это мой господин?"

Гёроглы мог менять свой облик заговорами, но на спине у него был след пятерни, и след этот никогда не исчезал. Али-Риза тихонько подошел, приподнял рубашку Гёроглы и увидел след пятерни. От радости он стал прыгать и бить в ладоши, крича; "Эгей, это мой господин! Это он, мой брат!.. " Гёроглы проснулся от его крика. Пастухи начали обнимать Гёроглы за шею, стали ластиться к нему: "О господин! Я дал обет принести в жертву двенадцать овец в честь твоих двенадцати костей…", "я дал обет пожертвовать двадцать…", "Я тридцать…", "Я сорок…".

— Слушайте, пастухи! Пусть ваши овцы останутся при вас. Вон за той горой пасется Гыр-ат. Ступайте, приведите его!

Пастухи привели Гыр-ата и наперебой кричали: "Я повезу в крепость радостную весть", "Нет, я", "Я, я повезу!..", — Делайте свое дело, пасите овец!

Сообщить о своем возвращении Гёроглы поручил пастуху Али-Ризе:

— Поезжай-ка ты, сынок!

Али-Риза тотчас сел на своего осла, вытащил из-за пояса нож и, покалывая осла, торопил его. До крепости было пять с половиной переходов. Но Али-Риза уже отсюда стал кричать: "Союнджи! Союнджи!"

На пути его были пески, усталый осел не мог идти дальше и остановился. Али-Риза бросил осла и побежал. Вот впереди виднеется крепость. А на клевере пасется лошадь — ее только что выпрягли из арбы. Али-Риза вскочил на лошадь и погнал напрямик через поля, засеянные пшеницей, джугарой, через бахчи с дынями. На пути не заметил глубокую яму с белой глиной и упал в нее вместе с лошадью. Кое-как вылез, кое-как вытянул лошадь и снова поскакал, похожий на шута, с гиканьем и криком.

… О ком теперь пойдет рассказ? Об оставшихся в крепости сорока джигитах, об Овезе и Агаюнус.

Овез что ни день заходил к Агаюнус — и три и четыре раза — и беседовал с ней. Однажды он возвращался в мейхане от Агаюнус. Там стоял такой шум, будто делили сыромятную кожу. Овез не вошел, а остался на улице и слушал.

— Ты слышал? — спросил один джигит.

— Мы все уже давно слышали… — ответил другой.

Словом, все сорок джигитов говорили в один голос; "Гёроглы умер, больше не вернется… " Не по душе пришлись Овезу эти речи, он повернул назад и вновь пришел к Агаюнус.

— О милый Овез, что это ты возвратился так скоро?

— Агаюнус-апа! Сорок джигитов говорят дурное. Мне это не по душе, вот я и пришел…

— Милый Овез! Сорок джигитов могут и говорить плохо и натворить черных дел, если господин твой еще долго не вернется. Не ходи больше к ним. Запрем ворота внутренней крепости, и ты оставайся у меня.

Так и сделал Овез, а джигиты сами пришли к воротам, увидели их запертыми и закричали:

— Эй, Овез, открывай ворота! Слышишь!

Овез выглянул сверху.

— О Мехрем-ага! Мой господин сказал мне потихоньку: "Пройдет год, и, коли через год я не вернусь, закрой ворота внутренней крепости и останься у Агаюнус-апа". Я вам не открою!

— Говорят тебе; открой! Слышишь ты — открывай!

— Косе, без толку вы кричите, повторяйте хоть тысячу раз — не открою!

— Ну, что ж, не открывай, — говорили джигиты и все сорок натаскали с поля целую кучу камней и стали бросать их в ворота. Из досок вылетали гвозди, которые держались послабее. Ворота вот-вот могли упасть.