Дмитрий Шеппинг - Древние славяне

Стали паны рассуждать,
головами качать,
поясок его строченый
в руки не дали взять.

Господа, прошу я вас,
если пробил смертный час,
дайте подлую старуху
взять мне в руки хоть раз.

Стали паны рассуждать,
головами качать,
даже подлую старуху
в руки не дали взять.

Господа, прошу я вас,
если пробил смертный час,
мне вкруг виселицы дайте
проплясать двенадцать раз.

Заплясал он, как хотел,
как подпрыгнул, подлетел,
даже крюк перелетел он,
на котором он висел.

Как пустился Янош в пляс,
кандалами как затряс,
так вкруг виселицы с громом
проплясал двенадцать раз.

Ой ты, Янош удалой,
где топорик верный твой?
Врублен в Быстрице он в плаху,
там топорик верный мой.

Ой ты, Янош удалой,
где палаш острый твой?
Мой палаш в лесу зеленом
врублен в явор молодой.

Полонили турки
у горы у Белой,
в Зволене высоком
детушек рихтарских.

Шуды Катарину
повезли в повозке,
Томашека Люды
связанным в телеге.

Пришли на чужбину
в землю басурманов —
Шуды Катарину
повели в светлицу.

Шуды Катарина
наверху в светлице,
а Томашек Люды
под землей в темнице.

«Шуды Катарина,
милая сестрица,
будешь жить богато,
не забудь ты брата».

Шуды Катарина
в серебре и злате,
в холе и почете
забыла о брате.

Только сон приснился
на седьмой годочек,
будто с правой ручки
взвился голубочек.

Шуды Катарина
встала утром рано
и, не медля долго,
побежала к старцу.

«Ты поведай, старец,
сон мой злой иль добрый,
будто с правой ручки
взвился голубочек». —

«Это сон недобрый,
он тебе вещает,
что сестра иль братец
где–то умирает».

Шуды Катарина
тут не стала медлить
и ключи достала
все от подземелий.

«Люды, Томаш Люды,
брат ты мой любимый,
ты живой иль мертвый,
отвечай, родимый!»

«Я живой, сестрица,
лишь наполовину,
мои белы ножки
во сырой могиле,

в очах моих черных
копошатся жабы,
в волосах пшеничных
свили гнезда мыши».

«Люды, Томаш Люды,
братец мой любимый,
здесь ли жить мы станем
иль домой вернемся?»

«Мы домой вернемся
к матери родимой,
больше нету мочи
в стороне турецкой».

Брат с сестрой достигли
стороны любимой,
на ночлег просились
к матери родимой.

«В избу не пущу вас,
у меня там гости,
нет в чулане места,
у меня там деньги».

«Ты позволь остаться
во дворе при доме,
во дворе при доме,
на гнилой соломе».

«Что же, оставайтесь,
ничего там нету,
что же, оставайтесь,
ничего там нету».

Люды Томаш Люды
умер до рассвета,
Шуды Катаринка
так запричитала:

«Люды Томаш Люды,
братец мой любимый,
лучше бы ты умер
в стороне турецкой.

Там лежал бы, братец,
в шелковой постели,
у родной лежишь ты
на гнилой соломе».

«Дети дорогие,
горькие вы дети,
что же не признались,
слова не сказали?

Я бы вас одела
в червоное злато,
в червоное злато,
в серебро богато».

Шуды Катарину
златом обсыпали,
Томашека Люды
в землю зарывали.

У одной. вдовы убогой,
у одной вдовы убогой,

чье добро всё — вера в Бога,
чье добро всё — вера в Бога, —

было восьмеро сыночков
и одна — Катюша — дочка.

Чем кормить? Что с нею будет?
Отдают Катюшу в люди.

На хорошем Катя месте
будет — в герцогском поместье.

«Ах, мамуся, будем вместе,
не гони меня в поместье.

Много бедного там сброда
и богатого народа.

Каждый скажет мне, что любит,
опозорит и погубит».

Не прошло и года — в уши
бьется сплетня о Катюше:

понесла, мол, Катерина,
да от герцогского сына!