Кретьен Труа - Персеваль, или повесть о Граале

.
И в королевстве всём едва ли
Вы лучше встретите роман.
Заказ ему на книгу дан
Филиппом Фландрским; поглядим,
Как сможет справиться он с ним!
Случилось то порой цветущей [8] Случилось то порой цветущей ... – Такой лирический зачин является традиционным для лирической поэзии XII века. ,
Когда листвой покрылись пущи
И встали травы на лугах,
Был слышен щебет ранних птах,
Всё ликовало, посвежевши.
В ту пору сын Вдовы [9] ...сын Вдовы... – Имя матери Персеваля в романе Кретьена де Труа так и не названо: она словно отождествляется со своей несчастной судьбой. И герой романа до определенного момента именует себя только так, как привыкла называть его мать – «сынок» (mon fils). Это сгущает атмосферу тайны и в то же время призвано подчеркнуть неразрывную связь матери и сына. , владевшей
Пустынным Лесом [10] Пусты нным Лесом... – Топоним Пустынный Лес (Gaste Forết), обозначающий владения матери Персеваля, имеет широкий эпический смысл, обозначая безлюдные, заброшенные (или невозделанные) пространства. Замок Бланшефлер также расположен в опустевших землях – “terre gaste” (v. 1709). Ж. Ле Гофф отмечал: «Словарный запас новых, находившихся в процессе становления местных языков подтверждает устойчивость ассоциации лес-пустыня. Практически постоянным эпитетом к существительному forest (ст.-фр. лес) является прилагательное gaste (опустошенный, пустой, засушливый)...» (Ле Гофф. Ж. Средневековый мир воображаемого. – М.: Прогресс, 2001. – С. 94) , весел, бодр,
Оставив одинокий одр,
Коня поспешно оседлал,
Три дротика с собою взял
И при таком вооруженье
Покинул матери владенье,
Чтоб труд крестьянский повидать.
Овёс велела сеять мать
И взборонить свои угодья.
Итак, при благостной погоде
Он въехал в лес, вдруг ощутив
Внезапной радости прилив.
Внимая птицам голосистым,
Проникся он восторгом чистым.
Он наслаждался от души,
И для того, чтобы в глуши
Предаться счастью на природе,
Он отпустил коня поводья.
На сочном, свежем трав ковре
Конь стал пастись о той поре,
А он, владевший дротом ловко,
Вокруг метал с большой сноровкой
Те три, оружие своё.
Вперёд бросал их, как копьё,
И вверх и вниз для интереса,
Как вдруг увидел в чаще леса
Пять рыцарей вооружённых,
Как подобает снаряжённых.
Они, шумя и грохоча,
Рубили с помощью меча
Дубов и грабов сень густую,
Идя сквозь чащу вековую.
Скрипели копья и броня,
Мечи им вторили, звеня.
Юнец не видел, кто они,
Но слышал треск и лязг брони
Людей, что были недалече.
Он молвил, удивившись встрече:
«О дама, матушка моя,
Вы были правы, понял я,
Сказав, что дьяволы вот эти [11] ...дьяволы вот эти... – Эта первая ассоциация Персеваля отражает особенности средневековой ментальности. Явление дьявола, согласно средневековым суевериям, должно было сопровождаться сильным шумом, а рыцари, еще непонятные герою существа, продвигались по лесу с грохотом и лязгом мечей. Слуховое восприятие здесь опережает зрительное.
Ужасней всех существ на свете.
Тем вы смогли мне объяснить,
Что, встретив бесов, осенить
Себя крестом потребно сразу.
Я не последую наказу,
Не стану ради них креститься.
Остёр мой дрот, крепка десница,
Я силу к дроту приложу,
Им приближаться закажу».
Такою предварил он речью
Ту непредвиденную встречу.
Лишь юноша увидел, как
Они, покинув чащи мрак,
Ему предстали в светлых латах,
В шеломах блещущих, богатых,
При ладных копьях и мечах,
В сребре на солнечных лучах,
Лазурных, золотых, зелёных, –
Он вмиг пленился видом оных.
И молвил так себе: «Мой Бог!
Как ангелов за бесов мог [12] Как ангелов за бесов мог ... – Красота в средневековых представлениях ассоциировалась с Богом и ангелами и обрамлялась подчеркнуто яркими красками, сиянием золота и серебра, небесной лазури и проч. Смена слуховых восприятий зрительными для Персеваля оказывается решающей для переоценки происходящего. Эта деталь подчеркивает наивность и непосредственность героя.
Принять я в леса глубине?
Прости меня, ведь грех на мне,
В своих познаниях я плавал,
Когда сказал, что ангел – дьявол.
Вы, мать, скрывали правду зря,
Об ангелах мне говоря,
Что красотой их совершенней
Лишь Бог, создатель всех творений.
Но здесь сам Бог в лесной тени,
И Он прекрасен, как они,
Хоть в них краса десятой долей.
Раз мне внушила мать дотоле,
Что Бога нужно обожать,
Ему молиться, почитать
Его и всех, кто с ним, я буду,
Днесь обожать, дивиться чуду».
И тут же павши ниц на дол,
Он громко Верую прочёл
И все молитвы стал читать,
Которым научила мать.
Его заметив, самый важный
Другим скомандовал протяжно:
«Остановитесь, пал юнец,
Нас испугавшийся вконец,
И коли подойдём мы вместе,
От страха он умрёт на месте
И не ответит ничего
На то, что спросим у него».
Остановились. Рысью спорой
Подъехал к юноше он скоро
И поприветствовал пристойно:
«Не бойтесь, юноша, спокойно.
– О нет, Спасителем клянусь,
В Него я верю, не боюсь! –
Ответил тот. – Ведь Бог вы, да?
– Да что вы, нет! – А кто тогда?
– Я рыцарь. – Что это такое?
О них не слышал ничего я,
Но Господа прекрасней вы.
Ах, если бы я мог, увы,
На вас хоть каплю походить,
Таким блестящим, дивным быть!»
Тут рыцарь, выслушав ответ,
Спросил беднягу, подошед:
«А пятерых не видел ты ли
И трёх девиц, что с ними были?»
Но знать своё хотел юнец
И вдруг рукою за конец
Копья воителя схватился.
«Сеньор, – к нему он обратился, –
Вы, званье рыцаря носящий,
Что привело вас в эти чащи?
Хочу я знать, скажите мне».
И рыцарь: «Ясно всё вполне.
Услышать новости в надежде,
Тебя о них спросил я прежде,
А ты в ответ ни то ни сё.
Скажу: копьё моё, и всё».
Продолжил юноша: «Простите,
Сеньор, вы мне сказать хотите,
Что с ним так должно обращаться,
Как я с тремя могу справляться [13] Как я с тремя могу справляться? – Персеваль вооружен тремя дротиками, самым простонародным для рыцарской эпохи оружием. Дротики следовало метать во врага или в добычу на охоте. Поэтому рыцарь дальше делает важное уточнение, что мечом, в отличие от дротика, «бьют, не выпуская из рук».Читать дальше