Вокруг – развалин вздыбилась гряда.
И, оценив размеры разрушенья,
Мой проводник промолвил: «Не беда»,
Дальнейший путь прикинув за мгновенье.
Потом меня на руки подхватил
И, времени не тратя на сомненья,
Он, соколу подобно, воспарил.
* * *
«Без трудностей и славы нет в веках;
Проспишь свой час – и вот пропал бесследно,
Как пена волн, как ветер в облаках.
Бездействие бессмысленно и вредно.
Встань, человек, усталость отведи
И, с мужеством, которое победно
Влечет к борьбе, вослед за мной иди».
* * *
«Мои страданья знает эта яма.
Сюда бы ни за что я не попал,
Когда бы злом не промышлял упрямо.
Из ризницы сосуды я украл,
Но, совершив такое преступленье,
Из трусости я друга оболгал,
Вот он и был казнен за похищенье».
Так Ливии пустыня не кишела
Породами: здесь были: кенхр, фарей,
И амфисбена, и якул… Кипела
Жизнь ядовитых и коварных змей,
Которые в клубок ужасный свились…
И рядом с ними я толпу теней
Заметил там. Давно они лишились
Спокойствия, земной покинув гроб.
Напрасно эти грешники стремились
От змей укрыться: и гелиотроп
Им не помог бы обрести спасенье…
А эти твари жалили то в лоб,
То в спину с тихим свистом и шипеньем.
Змей шестиногий, бешенством пылая,
На первого из грешников напал
И, кольцами беднягу обвивая,
Сдавил живот и плотно горло сжал,
Зубами в щеки грешника вцепился,
К бокам тщедушным руки примотал
И, словно плющ, вокруг него обвился.
Мы не успели с другом уловить
Миг, за который дух преобразился:
Кто змей, кто грешник – трудно различить;
Они слились в одно живое тело.
Казалось, их уже ни разлучить,
Ни разорвать судьба бы не посмела.
Вот к одному скользнул, нетерпелив,
Ужасный змей и острым жалом шею
Стремглав пронзил, хвостом его обвив..
Признаюсь, я затрясся, но, бледнея,
За ловкими движеньями следил,
Не в силах отвести очей от змея.
Как только он злодейство завершил,
Как только хвост свернувшийся расправил,
Несчастный грешник свечкой зачадил,
За краткий миг его огонь расплавил
И в горстку пепла обратил.
Но вот (Все, что я видел, было против
правил)
Он вдруг опять из пепла восстает
И прежний облик снова принимает,
И вновь кривится судорогой рот.
Известно нам: так Феникс умирает.
Нахлынула, сильна и глубока.
И вновь воспоминания былого
Уже могли сорваться с языка.
Но, добродетель поприща земного —
Вергилия – не смея потерять,
Я всякий раз обуздывал их снова.
И снизошла на душу благодать…
* * *
И мне Вергилий дал такой ответ:
«Я все твои желанья одобряю,
Когда в них ничего дурного нет,
И всякий раз прилежно исполняю.
Лишь об одном прошу, чтоб ты привык
(О чем тебе опять напоминаю)
Придерживать, где нужно, свой язык».
Когда мы наконец-то дошагали
До той скалы, откуда видно дно,
Восьмая пропасть встала перед нами:
Она зияла мрачно и черно…
Как Елисей, что был спасен в Вефиле
Медведицами гневными давно
И наблюдал, как кони уносили
На небо колесницу Илии,
Огнем багровым промелькнув на синем
Так я глядел на быстрые огни.
И в каждом грешник призрачный таился.
Чтоб рассмотреть, как двигались они,
Над самым краем бездны я склонился.
Бессилен человеческий язык,
Бессилен стих певца для описанья
Того, что, подавляя в горле крик,
Увидел я, – мученья, истязанья.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу