Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Что будет с той, чью прелесть во всем я обнаружу?
Ее оставят дома или отправят к мужу?

Что будет со звездою, внезапно удаленной,
Которая не гаснет в моей душе влюбленной?

В ту ночь, когда услышал в случайном разговоре,
Что Лейлу на чужбину должны отправить вскоре,

Мое забилось сердце, как птица, что в бессилье
Дрожит в тенетах, бьется, свои запутав крылья,

А у нее в долине птенцов осталось двое,
К гнезду все ближе, ближе дыханье ветровое!

Шум ветра утешенье семье доставил птичьей.
Сказали: «Наконец-то вернулась мать с добычей!»

Но мать в тенетах бьется, всю ночь крича от боли,
Не обретет и утром она желанной воли.

Ночной пастух, останься в степи, а я, гонимый
Тоскою и любовью, отправлюсь за любимой.

Черный ворон разлуки, зачем ты приносишь мне муки?
Отчего ты кричишь, что пророчат мне злобные звуки?

Не разлуку ли с Лейлой моей? Если сбудется это,—
Пусть ты вывихнешь крылья свои и невзвидишь ты света,

Пусть погибнешь, настигнутый меткой стрелой птицелова,
Пусть не будет птенцов у тебя и гнезда никакого,

Пусть воды позабудешь ты вкус, черный вестник злосчастья
Пусть погибнут птенцы твои вместе с гнездом от ненастья

Если ты полетишь, да погибель с тобой будет рядом,
Если сядешь, да встретишься ты с омерзительным гадом!

Пусть увидишь ты до наступления смертного часа,
Как твое будут жарить на угольях старое мясо,

Пусть в беспамятстве жалком у адского ляжешь преддверья
Пусть на части тебя разорвут и пусть вырвут все перья!

Кто меня ради Лейлы позвал, — я тому говорю,
Притворясь терпеливым: «Иль завтра увижу зарю?

Иль ко мне возвратится дыхание жизни опять?
Иль не знал ты, как щедро умел я себя расточать?»

Пусть гремящее облако влагу приносит шатру
В час, когда засыпает любимая, и поутру.

Далека ли, близка ли, — всегда она мне дорога:
Я влюбленный, плененный, покорный и верный слуга.

Нет мне счастья вблизи от нее, нет покоя вдали,
Эти долгие ночи бессонницу мне принесли.

Наблюдая за мной, злоязычные мне говорят,—
Я всегда на себе осуждающий чувствую взгляд:

«Разлученный с одной, утешается каждый с другой,
Только ты без любимой утратил и ум и покой».

Ах, оставьте меня под господством жестокой любви,
Пусть и сам я сгорю, и недуг мой, и вздохи мои!

Я почти не дышу — как же мне свою боль побороть?
Понемногу мой дух покидает бессильную плоть.

Как в это утро от меня ты, Лейла, далека!
В измученной груди — любовь, в больной душе — тоска!

Я плачу, не могу уснуть, я звездам счет веду,
А сердце бедное дрожит в пылающем бреду.

Я гибну от любви к тебе, блуждаю, как слепой,
Душа с отчаяньем дружна, а веко — со слезой.

Как полночь, слез моих поток не кончится вовек,
Меня сжигает страсть, а дождь струится из-под век.

Я в одиночестве горю, тоскую и терплю.
Я понял: встречи не дождусь, хотя я так люблю!

Но сколько я могу терпеть? От горя и огня,
От одиночества спаси безумного меня!

Кто утешенье принесет горящему в огне?
Кто будет бодрствовать со мной, когда весь мир — во сне?

Иль образ твой примчится вдруг — усну я на часок:
И призрак может счастье дать тому, кто одинок!

Всегда нова моя печаль, всегда нова любовь:
О, умереть бы, чтоб со мной исчезла эта новь!

Но помни, я еще живу и, кажется, дышу,
И время смерти подошло, и смерти я прошу.

Вечером в Ас-Сададайне я вспомнил о милой:
Память о милой полна нестареющей силой.

Ворон разлуки расправил крыло между нами,
Много далеких дорог пролегло между нами,

Вот и гадаю, не зная, как мучиться дольше:
Меньше она меня любит в разлуке иль больше?

Властной судьбе дорогая подруга подобна:
И оживить и убить она взором способна,—