Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

В каждом свитке была предусмотрена кара
Тем безумным, что меч занесут для удара.

И коль словом добра мы вражды не затушим,
То на головы вам эту кару обрушим.

Зло за зло. Словно из лесу робких оленей,
Мы сумеем вас выгнать из ваших селений,

А коль всадники Кинда {39} 39 Кинд. — Имеется в виду киндитский племенной союз. придут на подмогу,
Им обратную быстро укажем дорогу.

Вы взвалили на нас все грехи человечьи,
Словно тяжкую ношу на рабские плечи,

Но ведь правды нельзя забывать и во гневе,
Джандаль, Кайс и Хазза не из наших кочевий.

Мы невинны, а племя атик виновато,
За чужие набеги грозит нам расплата.

Мне смешон наговор вероломный и злобный,
Не из нас копьеносцы, что року подобны,

Те, что ночью напали и скрылись незримо.
Вас ограбили люди из рода тамима.

Род ханифа готовит бойцов для сраженья,
Но должны ль мы за это терпеть поношенье?

Да и племя кудаа вы с нами смешали,
Хоть свершенного ими мы век не свершали.

Эти наглые люди вернуть им просили
То, чего защитить они были не в силе.

Земли рода ризах отобрали бакриты,
Те восстали и были в бою перебиты.

Жажда мести пылает, раздута бедою,
Этой жажды огонь не затушишь водою,

И на недругов конные мчатся отряды,
И мечи не дают побежденным пощады.

Хаярейн затопило кровавое море,
Правда небу известна. Но горе есть горе.

Я снова в долине Дарраджа и Мутасаллима —
Над местом жилища Умм Ауфы ни звука, ни дыма,

Остатки шатра ее в Ар-Рукматейне похожи
На татуировку, что временем слизана с кожи.

В укромных развалинах робкие прячут газели
Своих сосунков, что на ножках стоят еле-еле.

Лет двадцать назад я сменил этот край на дорогу,
Но все, о чем помнил, теперь узнаю понемногу.

Вот камни очажные, копоть хранящие свято,
Вот ров кольцевой, еще полный водой, как когда-то..

Шепчу я в смятенье земле, сохранившей все это:
«Счастливой и мирной пребудь до скончания света!»

Но, братья, взгляните на сизые горы Субана,
Не вьется ли там меж утесов змея каравана,

Не видно ль верблюдов, бредущих, навьючив на спины
Цветной бахромою украшенные паланкины?

Взросли они в холе, отважны они и могучи,
Тащить их за повод не надо, взбираясь на кручи.

Идут они ночью, а утром склоняют колени,
Пусть даже им ближе, чем пальцам до рта, до селенья.

Везет караван этот радость, любовь и усладу,
Ту розу, что дарит блаженство влюбленному взгляду.

Овечий помет, полускрытый травою зеленой,
При ней превращается в спелые грозди паслёна.

На каждой стоянке шатры разбивая, как дома,
Погонщики любят понежиться у водоема;

А все ж Аль-Канан обошли они справа лукаво,
Хотя и прельщала на пастбища добрая слава.

И вот на верблюдах, в пути не уставших нимало,
Спускаются путники прямо сюда с перевала.

По воле племен, спокон века кочующих рядом,
У древнего храма, согласно старинным обрядам,

С достойным вождем я связал себя клятвою туго,
Из слов моих цепи сплелись, как из колец кольчуга…

Был гнев рода мурры грозней и опасней обвала,
Пролитая кровь даже узы родства разорвала;

Но вы ведь смирили и Абса сынов и Зубьяна,
Дышать им не дали зловоньем убийств постоянно.