Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

И пусть твои глаза без зависти глядят
На тех, кто облачен в сверкающий наряд,

Кто силой наделен и чьи надменны речи,
Кто наслажденьям предается каждый вечер,

Кто совесть заглушил, но отрастил живот
И кто не думает о том, что завтра ждет.

Сегодня на коне он будет красоваться,
А завтра под бичом кричать и извиваться.

То впал в немилость он, то снова на коне…
Нет! Зависть вызывать иль жалость — не по мне.

И счастья в жизни не найти,
И от судьбы мне не уйти,

И сколько б ни старался я,
Другой удел — не для меня.

Так что же взяться заставляет
Меня за дело, что толкает

Тащить весь этот груз опять?
Хотелось бы мне это знать!

Стары кости мои — только грусть не стареет моя.
Иссякает терпенье, а слез не иссякнет струя.

О покинувший нас, я не тешусь надеждою ложной:
Лишь на Страшном суде наша встреча с тобою возможна.

Как была бы прекрасна могила, когда бы не ты
Был сокрыт в ней, а я, твой отец, чьи разбиты мечты!

Я в великом терпенье пытаюсь найти утешенье,
Но тому, кто в отчаянье впал, не поможет терпенье.

О сердце, сердце, что с тобою сталось?
От горя мое сердце разорвалось.

Хоть мы живем, оплакав мертвеца,
Не оправданье это для отца.

О милость божья, рядом будь с могилой,
В которой сына сам похоронил я,

И озари могильный мрак тому,
Кто не нанес обиды никому,

Не запятнал себя недобрым делом
И непорочен был душой и телом.

О смерть, зачем тобою призван тот,
Кто в спутники тебе не подойдет?

Зачем ему ошибки не простила?
Тебя избрать — его ошибкой было.

Ведь если б не пошел он за тобой,
То им гордился б край его родной,

Принес бы славу он ему однажды,
О подвигах его узнал бы каждый.

Какой же меч лишила блеска ты!
Какой рассвет стал жертвой темноты!

Какая длань отторгнута от тела!
Как все вокруг померкло, опустело!

Еще до полнолунья полог свой
Раскинуло затменье над луной.

И чья душа скорбеть о нем не станет,
И чьи глаза печаль не отуманит

При этой вести? Сам же я с тех пор
Утратил стойкость, и потух мой взор,

И хоть живу, страданием томимый,
Права мои на смерть неоспоримы.

Моя душа со смертью говорит
И на костре отчаянья горит.

Судьба наметила его — и он потерян нами.
Достойнейший от нас ушел с закрытыми глазами.

О, я бы отдал за него отца и мать родную!
Он — мой единственный… Нет слов сказать, как я горюю.

Был разум светлый у него, и светом озарилась
Могила темная его — тьма в сердце воцарилась.

Зачем же был судьбы удар не на меня направлен?
Зачем похищен только он, а я в живых оставлен?

Он был советником для тех, кто ждал его совета.
Кому был нужен свет его, не уходил без света.

Людей любил он, и они его любили тоже,
Хранил он честь свою и был… в могилу был положен.

На свете ни один отец сражен так горем не был:
Такого сына никому не даровало небо.

Никто не радовался так бесценнейшему дару,
Пока преступная судьба не нанесла удара.

О ты, проливший реки слез, чтоб облегчить страданье,
Тебе забвенья не дадут ни слезы, ни стенанья.

Но сердце, где бушует боль, горя, как адский пламень,
Не хочет превратиться вдруг в железо или в камень.

Из памяти уходят дни, что радость мне давали,
Но никогда не позабыть мне о своей печали.

Такую память на земле ты о себе оставил,
Что и завистников своих ты замолчать заставил.

В тебе я видел все черты и чистоты и силы,
И благородная душа в чертах твоих сквозила.

И вот я плачу о тебе, и льются слезы эти,
Когда воркует под окном голубка на рассвете.

И если бы не мысль о том, что я не понят буду,
Что это ересью сочтут, — я объявил бы всюду