Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Много таких, кто на здравую речь яростно возражает:
Непониманье — их вечный недуг — любую мысль искажает.

Однако разумный, в чьи уши войдут ошибочные сужденья,
В меру ума и познании своих увидит их заблужденья.

Оплакиваем мертвых мы: нет, не по доброй воле
Мир покидает человек, не ради лучшей доли.

И если поразмыслишь ты над своевольем рока,
Поймешь, что вид убийства — смерть, но более жестока.

Любовь красавицы сулит одно лишь униженье,
Дитя родное нам дает всего лишь утешенье.

Отцовства сладость я познал и сам во дни былые,—
И все, что говорю, поверь, постиг я не впервые.

Не смогут времена вместить все, что про них я знаю,
И чтобы это записать, жизнь коротка земная.

Да, слишком много у судьбы и лжи и вероломства,
Чтоб ей надежды доверять и чтоб желать потомства.

В начале касыды любовный запев считают у нас законом,—
Ужели любой, кто слагает стихи, обязан быть и влюбленным?

Но Иби Абдаллах достоин любви, ему — мое восхищенье,
Для всех славословий имя его — начало и завершенье.

Красавиц поклонником был и я, пока не узрел величья,—
И как они мелки в сравненье с ним, впервые сумел постичь я.

Судьбу встречает лицом к лицу прославленный Меч Державы {207} 207 Меч Державы. — Такое значение имеет имя алеппского эмира Сейф ад-Дауля. ,
Бесстрашно пронзает ей грудь клинком и рубит ее суставы.

Даже над солнцем в зените власть имеет его повеленье,
И даже восхода полной луны прекрасней его появленье.

Враги, словно ставленники его, в своих владениях правят:
Захочет — позволит он ими владеть, захочет — отдать заставит.

Нет у него посланий иных, кроме клинков закаленных,
И нет у него посланцев иных, кроме отрядов конных.

Любой, чья рука способна рубить, его снисхожденья просит,
Любой, чьи уста способны хвалить, ему благодарность приносит.

Без имени этого нет речей ни с одного минбара,
Как нет и дирхема ни одного и ни одного динара.

Он рубит и там, где стало тесно между двумя клинками,
Он видит и там, где стало темно между двумя смельчаками.

С летучими звездами в быстроте поспорят в часы ночные
Бегучие звезды — его скакуны, чалые и вороные.

Они ступают по трупам тех, кого не носили в седлах:
По грудам врагов, по обломкам пик — остаткам от полчищ подлых.

С волками бегут по степям они, плывут по волнам с китами,
С газелями прячутся в рощах они, парят над горой с орлами.

Если иной, чтоб украсить себя, копье покупает на рынке,
То наш властелин — чтоб его сломать о грудь коня в поединке.

Звездой благородства отмечен лоб, высокий и величавый,
Всегда: в дни мира, войны, молитв, раздумья, веселья, славы.

Предскажет удачу ему и тот, кто не изучал звездочетства,
И даже не любящие его признают за ним превосходство.

Спасти от времени и судьбы лишь ты, наш защитник, в силах,
И думаю, станут Ад и Джурхум {208} 208 Ад и Джурхум — исчезнувшие с лица земли древние народы (см. также прим. к стр. 137) (см. коммент. 102 — верстальщик) . просить, чтобы ты воскресил их.

Будь проклят этот ненастный вихрь, — с чего он сюда явился?
Будь славен доблестный наш поток, куда бы он ни стремился!

Решив помешать нам, сперва о тебе спросили бы ливень и ветер,—
Тогда бы достойно о нашем вожде зазубренный меч ответил.

Не ведало облако, встретив тебя буйным дождем и ветром,
Что встретилось с облаком славным оно — более грозным и щедрым.

Дождем оросило одежду оно, что кровью не раз орошалась,
Коснулось лица, которого сталь в сраженьях не раз касалась.

Оно от Алеппо шло за тобой, как ученик послушный,
Чтоб истинной щедрости у тебя учиться, великодушный.