Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Нежными были ланиты ее, как твои.
Встав, мы одежду на ложе порой забывали.

Мне уступала она без отказа, когда
С плоти ее мои руки одежду срывали.

Из Азруата {17} 17 Азруат — местность в Сирии. я крался в пустыне за ней,
В Ятрибе {18} 18 Ятриб (позднее Медина) — селение в Аравии. племя ее я застал на привале.

Я подобрался к шатру, когда звезды зажглись,
Словно огни путевые в полуночной дали.

Как подымаются в чистой воде пузырьки,
Люди в жилище один за другим засыпали.

Сальма сказала: «Проклятый! Погубишь меня!
Рядом родные и стража. Мы оба пропали!»

Я отвечал ей: «Всевышним клянусь! Не уйду!
Пусть меня рубят мечами из кованой стали!»

Стал лицемерно ее успокаивать я:
«Тихо вокруг, даже стражники все задремали».

И снизошла и обнять разрешила свой стан —
Тонкую ветвь, на которой плоды созревали.

С ней мы поладили, шепот наш ласковым стал,
И покорилась, хотя упиралась вначале.

Так мы сошлись. Но ее ненавистный супруг
Что-то заметил, хоть прочно не замечали,

Стал он хрипеть, как верблюд, угодивший в петлю,
Стал мне грозить, но таких храбрецов мы встречали.

Что мне бояться? И спать я ложусь при мече,
Синие стрелы всегда под рукою в колчане,

Их острия, словно зубы ифрита {19} 19 Ифрит — злой дух. , остры,
Недруг мой слаб. Не смутить нас пустыми речами.

Жалкий бахвал ни мечом не владел, ни копьем.
Сальма постигла бесплодность его причитаний

И поняла, что супруг ее трус и болтун,
Сердце ей страсть затопила, я стал ей желанней,

Раны верблюдицы так затопляет смола.
Где вы, прекрасные девы из воспоминаний?

Вы — как ручные газели в покоях дворца.
К белым шатрам я не раз приближался в тумане,

Девушек, негой охваченных, там заставал,
Были они пышногрудые, тонкие в стане.

Их красота и достойных сбивала с пути,
Многих сгубили они, эти нежные лани.

В страхе иных я отверг, а ведь были всегда
По сердцу мне и любви моей часто желали!

Разве, любовью влеком, не седлал я коня,
Трепетных дев не ласкал, чьи браслеты бряцали?

Разве в сражении не ободрял я друзей,
Целый бурдюк не высасывал в винном подвале?

Разве не мчался я на сухопаром коне,
Разве за мною в набег удальцы не скакали?

Ранней порою, когда еще птиц не слыхать,
Только дождинки и росы на травах сверкали,

Мы появлялись на пастбищах наших врагов,
Копья нам путь к этим влажным лугам преграждали,

Конь подо мной мускулистый, поджарый, гнедой,
Крепкий, как ткацкий станок, словно отлит в металле.

Мы антилоп всполошили, чьи гладки бока,
А через бедра полоски, как на покрывале.

Издали стадо — совсем как табун лошадей,
Спины в подпалинах, как чепраки, замелькали.

Коротконосый, рогатый вожак впереди,
Длинный хребет — как струна. То летит не стрела ли?

Вскачь я пустил своего скакуна. Догоняй!
И антилопы одна за другою отстали.

Кажется мне: но коня оседлал я — орла,
Кажется: крылья широкие тень распластали.

Кролика в Неджде орел на заре закогтит,
Если с лисицей не встретится в авральской дали.

Птичьи сердца высыхают в орлином гнезде,
С виду они как сушеные финики стали.

Если б желал я покоя, молил бы богов,
Чтобы они мне немножечко денег послали.

Но ведь стремлюсь я к иному: мне славу подай!
Я ведь из тех, кто с рожденья мечтает о славе.

Душу живую несчастия не сокрушат,
В лучшее верит она и надеяться вправе.

Слезы льются по равнинам щек,
Словно не глаза — речной исток,

Ключ подземный, осененный пальмой,
Руслом прорезающий песок.

Лейла, Лейла! Где она сегодня?
Ну какой в мечтах бесплодных прок?

По земле безжизненной скитаюсь,
По пескам кочую без дорог.

Мой верблюд, мой спутник неизменный,
Жилист, крутогорб и быстроног.