Алишер Навои: Семь планет

В разлуке тот не может не страдать,
Кого любви отметила печать.

«Тяжка разлука», — исстари твердят,
Но ожиданье тягостней стократ.

Короче: шахом овладел недуг.
Но вот к нему вбежал один из слуг,

Доставив радостную весть о том,
Что под звездой счастливой — шахский дом,

Что солнце приближается сюда,
Развеяв ночь разлуки навсегда.

Отныне светлой стала эта ночь!
Бахраму сердце удержать невмочь:

Разлука и свидание равно
Опасны, если сердце влюблено!

Предстал очам Бахрама караван,
И доложили люди, что хакан

Исполнил слово шаха, что казна
На этот раз торговцу вручена,

Что радости лучи для них зажглись,
Что с ними — белогрудый кипарис,

Что пери прибыла в его жилье,
Что сотни солнц хотят купить ее,

Что розу не обжег пустынный зной,
Не утомил тяжелый путь степной…

Бахрам явил такую милость им,
Какая никогда не снилась им!

Он приказал: рожденную для нег,
Чей взор — гроза, разбойничий набег,

С почетом привести в его гарем.
Когда вступила гурия в Ирем,

В саду расположилась госпожа, —
В ее покой, от слабости дрожа,

Но с пламенем в груди, вошел Бахрам.
Он не поверил собственным глазам:

Знакомый сад неузнаваем был,
Теперь он первозданным раем был,

А в том раю — другой прекрасный рай, —
Не раем, а кумиром называй,

Да нет же: светоносною зарей,
Видением, парящим над землей!

Красива, обольстительна она,
Игрива и пленительна она.

Чернеют косы мускусом волос:
Китайский мускус караван привез.

Нет, мускусом груженный караван
В иремский сад пришел из дольних стран.

Ее густые локоны легки:
То ночь свои расставила силки.

А на щеках — шиповник и тюльпан.
Увидев их, любовник будет пьян.

Ее глаза, коль приглядимся к ним,
С китайскими джейранами сравним.

Даст мускус нам джейрана железа:
Две капли мускуса — ее глаза.

А родинка? То капля возле рта
Нечаянно джейраном пролита!

Ее лицо — прелестнее цветка,
А губы — два пунцовых лепестка.

Нектара полон каждый лепесток,
Живой водою стал медвяный сок:

Мертвец, его отведав, оживет!
И так укрыт между губами рот,

Что ты невольно вскрикнешь, изумлен:
«Рубин желанных губ не просверлен!»

Он для речей раскроется едва —
Жемчужины рассыплет, не слова.

Рубин, — а жемчуга рассыплет он?
Сок жизни, — кем же будет выпит он?

Жемчужная зубов белеет нить.
Как нам в рубин жемчужины вместить?

Но зубы все ж подобны жемчугам,
В живой воде подобны пузырькам!

Сошлись две брови: взорам предстает
Языческого храма низкий свод.

А где глаза? В кумирню мы войдем,
Двух пьяных, двух неверных мы найдем,

А побежим, раскаявшись, в мечеть, —
На своды будем набожно глядеть!

Смотри: продеты в мочки жемчуга.
Звездой сверкает каждая серьга:

Они расстались, чтобы мир познать,
Но сочетались, чтобы соблазнять.

Ты райским древом стан ее зови.
А что его основа? Дух любви!

Когда она, как некий дух земной,
Пройдет, покачиваясь, пред тобой,

То, стан ее не зная с чем сравнить,
Скажи: «Воображаемая нить…»

Такой на свете тонкой нити нет!
Незримый стан в багряный шелк одет,

Зеленый изумруд — ее наряд.
Не правда ль — в зелени раскрыт гранат?

Одежда — в блеске дорогих камней,
Чтоб не сойти с ума — смирись пред ней!

О нет, не дева райская она,
Не гурия китайская она,

Не пери, не мечта, не волшебство,
А гибель человечества всего!

При виде уст ее — смутится дух.
Заговорит — отнимет душу вдруг!

Из уст польется жизни сок тотчас,
Но стрелы смерти полетят из глаз.

Ее движенья, смех, и вздох, и взгляд —
Зовут, прельщают, мучают, пьянят!