Коллектив авторов - Древнегреческая застольная, шутливая и эротическая эпиграмма

Можно ещё извинить, если множишь своё достоянье,
Долго желая прожить, так же как ворон, олень.
Если же близкая старость к тебе, человек, подступает,
Жажда несметных богатств пусть не коснётся ничуть!
Сгубишь иначе себя ты среди неизбывного горя,
А накопленье пойдёт быстро на пользу другим.

Адраст, оратор, однажды догнав муравья, не преминул,
Спину его оседлав, радостно, гордо кричать:
«Беллерофонт у тебя свой! Пегас мой, лети! Из героев
Самым известным я стал полуживым костяком!»

Ты, Демострата, воняешь не только сама, но козлиный
Запах и тот издаёт, кто с тобой рядом сидит.

Брачной поры ты достигла. Хихикаешь, тайные знаки
Мне подаёшь. Ни к чему! Я не откликнусь на них!
Клятву ведь дал (и свидетели — камушка три предо мною),
Что никогда на тебя с ласкою не посмотрю.
Только один поцелуй от меня! Не причмокивай больше!
К губкам открытым твоим не прикасался никто.
Наши пути не сойдутся: другую я девушку встречу,
Будет достойней она нежных Киприды забав.

Рты не пора ли открыть нам для Вакха пошире, пропойцы,
С чашею битву начать в радостном пире, друзья?!
Щедрый мы дар икарийской земли да пригубим и выпьем!
Триптолемея дары пусть позабавят других:
Там на сохе и быке, на рассохе и ручке от плуга,
На колоске золотом Коры заметна печать.
Если заставит судьба испытать нас томительный голод,
Тотчас насытит вполне Вакха изюм всех гуляк!

Время пришло пирушку в честь Вакха устроить, пьянчуги:
В нежном пора нам вине бедность свою потопить!
Чаша пусть будет кратером, давильня пускай превратится
В пифос, хранящий в себе радость густого вина.
Тотчас до дна осушив весь кратер с моим милым Лиэем,
Битву с юнцами начну из канастрийской земли.
Не испугаюсь тогда ни грома, ни бурного моря:
Смелость мне придаёт неустрашимый Лиэй.

Возле могилы чихнул я, желая скорей убедиться,
Что наконец умерла, как загадал я, жена,
Но бесполезно чихнул: никакие известные беды
Не в состоянье помочь мне, ни болезнь и ни смерть.

Цветолюбивой пчеле ты подобна, Мелисса, — я знаю.
Запечатлелась в моём сердце твоя теплота.
С губ растекается мёд, когда ты сладострастно целуешь, —
Требуешь деньги когда, жалишь до боли меня!

Глянь, как худа Диоклея: ведь тоще самой Афродиты,
Но превосходит её нравом своим, красотой.
Хоть не велик у меня... но когда же на слабые груди
Я упаду, то к её самой приближусь душе!

Брось, Лисидика, уловки свои бесполезные. Надо ль,
Мимо меня проходя, бёдрами плавно качать?
Тонкий твой пеплос не стоит присборивать в складки: я вижу
Ведь, как мелькает, и так, тело нагое твоё.
Если игра по душе тебе эта придётся смешная,
Страстно смогу я тебя тканью тончайшей покрыть.

Был, Сосикрат, ты богатым — любил, бедняком оказался —
Чувство утратил любви. Голод лекарством слывёт!
Прежде тебя называвшей «нежным Адонисом», «мирром»,
Менофилой теперь ты прочно забыт навсегда.
«Как тебя звать? — говорит. — Где родился?» Согласен ли с мыслью:
Кто не владеет ничем, нет у того и друзей.

О благовонная Исия, мирром хотя ты и пахнешь,
Всё же проснись и прими в милые руки венок.
Он расцветает теперь, а с приходом зари убедишься:
Быстро завянут цветы, юности вторя твоей.

Грудью к груди и сосками к соскам Антигоны прильнул я,
Губы прижаты к губам — сладость вкушаю сполна!
Тело моё с её телом сливается... Я умолкаю...
Видел светильник один всё, что случилось затем.

Щебет беспечный теперь возле дуба умерь же и песен,
Место на ветке найдя, больше не пой ты своих:
Дерево это — злой враг твой. Его избегая, лети в край
Тот, где, сокрытый листвой, зреет в тени виноград!
Лапку пристроив на ветке, запой в полный голос, дроздёнок,
Сладкие звуки вокруг лоз испуская из уст!
Птицам несёт дуб, увитый омелой, опасность, тогда как
Дарит лоза виноград: Бахус всех любит певцов.