В. Орлов - Он смеялся последним

— .задумал у себя в кабинете поставить второй телефон с отдельным номе­ром, — рассказывал Бельзацкий. — Позвонил я на станцию, через час приехали два мастера в форме и только спросили: какого цвета я желаю иметь телефон и какой длины шнур. Ах, моя пшедвоенная Варшава! — И музыкант горестно вздохнул. — Мой милый дом по улице Твардой, недалеко от вокзала.

— Попросим нашего Гарриса сочинить песэнку о милой Варшаве, — уте­шал его Рознер.

Чекист, рассматривая в тарелке обсыпанный сухарной крошкой «дирижаблик» с косточкой, шепотом внушал Кондрату:

— Врет Бельзацкий про телефон. Не может быть такого. У нас даже боль­шие начальники годами ждут установки домашнего телефона! Это типичная пропаганда.

Он ножом нажал на котлету — оттуда на его костюм брызнула струйка расплавленного масла. Ружевич тихо матерился, сыпал на жирное пятно соль.

Ирэна хихикнула.

А Бельзацкий, обращаясь ко всем за обоими столиками, шутил:

— Человек, собираясь на маскарад, спрашивает: «Какой костюм мне надеть, чтобы меня не узнали?» А ему советуют: «Наденьте чистую рубаш­ку».

Музыканты оценили анекдот, смеялись.

— Почему они все такие веселые? — раздраженно прошипел Ружевич и повернулся к Кондрату.

— Не оглядываются. Не рассчитывают на подслушивание.

— Думаете, Кондрат, тут без ушей? — чекист кивнул в сторону снующих официантов.

— А музыкантам плевать.

— Ой, доплюются.

— Это сколько же на их болтливый буржуазный коллектив требуется «обязательных друзей»! — притворно-горестно вздохнул Кондрат.

Их соседи по столу встали. Лео отодвинул стул юной жены, подал ей руку и подхватил гитару. Еда женщины оставалась почти нетронутой.

— Смачнэго, — пожелала белорусам Ирэна. — Приятно вам кушать.

Кондрат поднялся, кивнул благодарно. Ружевич продолжал с осторожнос­тью ковырять котлету.

К их столику подошла миловидная девушка со значком Осоавиахима. Серебристый самолетик поддерживал на тонких цепочках звездочку, подра­гивавшую на ее пышной груди.

— К вам можно? Свободно?

Ружевич, мазнув ладонью по губам в масле, расплылся в улыбке:

— Пожалуйста. Для вас — конечно!

Вернулся Рубинчик и протянул Кондрату бумажный листок.

— Это вам контрамарка на наш концерт: открываемся пятого июня, в шесть тридцать, Летний театр сада «Эрмитаж» — от Эдди Игнатьевича.

Кондрат глянул на Рознера — тот поднял бокал, а толстячок Павлик стук­нул по стеклу ножом.

Ружевич толкнул локтем Кондрата, зашептал с набитым ртом:

— Я вас одного не отпущу — просите и мне пропуск. Идите в номер. Я догоню.

На выходе, в широких дверях ресторана Кондрат стал свидетелем, как невесть как появившихся в Москве Айзека Мовчара и Илью Горского вежли­во задержал администратор:

— Здесь, товарищи, спецобслуживание: только делегаты, только по тало­нам. За наличные — вон в тот зал, пожалуйста.

И те сделали вид, что не заметили делегата Кондрата Крапиву.

Н ОЧНОЕ КИНО

Допущения:

суспензия из фактов истории и анекдота.

Ночь. Ночь простерлась над великой Советской страной. Спали шахтеры Донбасса, рыбаки Каспия, хлеборобы Черноземья, спали ново­рожденные дети. И светилось лишь одно окно: не спал в Кремле товарищ Сталин.

Он нажал кнопку звонка. В дверь кабинета просунулась лысая голова помощника.

— Товарищ Поскребышев, — попросил вождь, — разбудите и пригласите ко мне товарища Молотова.

Через несколько минут нарком Молотов в халате, застегнутом не на ту пуговицу, стоял в кабинете. Спросонок он никак не мог укрепить на перено­сице пенсне, оно соскальзывало.

— Вот что, Вячеслав, — размеренно начал вождь. — Говорят, ты заика­ешься. Это правда?

— Да, т-товарищ Ст-талин.

— Хорошо, что сразу признался. А знаешь, кто мне это сказал?.. Кагано­вич. Ну ладно, иди. Прости, что ночью побеспокоил.

Ночь. Ночь простерлась над великой Советской страной. Спали оле­неводы Чукотки, трактористы Полтавщины, токари заводов Урала, дачники Подмосковья, спали заслуженные и народные артисты. И светилось лишь одно окно: не спал в Кремле товарищ Сталин.

Он нажал кнопку звонка. В дверь кабинета просунулась лысая голова помощника.

— Товарищ Поскребышев, — попросил вождь, — разбудите и пригласите ко мне товарища Кагановича.

Через несколько минут нарком Каганович в тапочках, обутых не на ту ногу, стоял в кабинете.

— Вот что, Лазарь, — размеренно начал вождь. — Говорят, ты — еврей. Это правда?