— Клим, а что это за новый танк у англичан?
— Легкий, хилая броня, слабо вооружен, но скорость — прет до девяноста километров! Марку не помню, — бойко отвечал Ворошилов.
— Правильно, нарком: зачем помнить, зачем нам такой танк? По шоссе гонять?
Заглянул помощник.
— Прибыли. Дмитрий и Даниил Покрассы.
Вошли и встали у двери кудрявый, с обозначенным вторым подбородком крепыш Дмитрий и худощавый бледный Даниил.
— Извините, товарищи, что побеспокоил. Недавно показывали американцам фильм «Трактористы» — они после просмотра напевали вашу песенку «Три танкиста». — Сталин махнул трубкой, предлагая братьям места. — А сегодня мы будем смотреть американский фильм.
Затрещал проектор, на экране засветился щит с маркой студии, пошли титры.
Переводчик забормотал:
— Студия «Уорнер Бразерс» представляет фильм «Три мушкетера». В роли д’Артальяна — Эррол Флинн, мадам Бонасье — Оливия де Хэвилэнд, режиссер — Майкл Кертиц, композитор — Сэмюэль Покрасс.
И вот тут Покрассы поняли причину ночного вызова: Сэмюэль — Самуил — их родной брат-эмигрант в США, о чем оба знали, но не указывали ни в одной анкете. Для вождя, оказывается, это не тайна.
.В откровенной декорации, изображавшей якобы средневековый Париж, под песенку «с развалочкой» цокал копытами конь-доходяга, а восседавший на нем актер распевал.
По низу кадра шли титры перевода:
Вари-вари, мечта моя — Париж,
Поэтами воспетый от погребов до крыш!
Шагай туда быстрее, мой верный конь Малыш, —
Туда, где небо всех светлее,
Туда, где вина всех краснее,
Красотки всех милей — туда, в Париж!
Д’Артаньян с тройкой. нет, не мушкетеров, а их слуг, — это была пародийная кинокомедия — искусными трюками дурил гвардейцев кардинала, привычно дрался на шпагах, бражничал, ухлестывал за красотками.
Братья с трудом воспринимали экранное действие; уставившись в затылок Сталина, думали об одном: выпустят ли?
.Госпожа Бонасье укрылась за дощатой калиткой, но в прорези в виде сердечка виднелось ее милое личико. Сердцеед Эррол, прильнув щекой к калитке, сладким баритоном в ритме вальс-бостона сладко пел сладкую мелодию «Май леди».
Фильм, конечно же, чем-то окончился; мелькнул титр «The End». Братья очнулись только когда включился свет и в аппаратной залязгали бобины, опустевшие от прокрученной пленки.
Вождь развернулся к Покрассам, осмотрел одного, перевел взгляд на другого, покачал головой; трубкой через плечо указал на экран.
— А братец-то — талантливей вас. Отдыхайте, товарищи. Извините, что побеспокоил.
Композиторы, подталкивая друг друга, покинули зал.
— Можно отдохнуть. — Сталин устало поднялся с кресла.
— Что завтра хотите смотреть, товарищ Сталин? — осмелился спросить Большаков.
— Завтра. нет, уже сегодня открывается Декада белорусского искусства, — напомнил, ни к кому конкретно не обращаясь, Сталин и пошутил: — Я купил билет в Большой театр, на ее открытие. Вы, товарищ Пономаренко, не будете в третий раз переносить свою декаду?
В дверях уже обозначился Первый секретарь белорусского ЦК, подал голос:
— Доброй. добрый. — он не знал, как определить время суток. — Здравствуйте, товарищ Сталин. Мы готовы.
— Это хорошо. Правда, в Западной Европе войска «товарища Гитлера» теснят войска английских империалистов. Но уверен, это не помешает мне слушать вашу оперу. Как она называется?
— «Михась Подгорный», — отрапортовал Пономаренко.
— Хорошее простое название: как «Евгений Онегин». А кто такой этот Подгорный?
Нависла тишина: ответа не знал никто.
— Везем в Москву оперу — и не знаем, о ком она. — Взгляд Сталина уперся в Пономаренко — тот сжался, струсил. А Сталин продолжал с едва уловимой издевкой: — Неизвестный «Подгорный» — герой оперы. Кого воспеваем? Кого прославляем? Наш человек или не наш? Чьи интересы он защищает?
— Грудью, — неудачно встрял Ворошилов.
— Кстати, товарищ Пономаренко: как фамилия певицы, которая от БССР выступала на съезде партии?
— Соколовская. Людмила Эдуардовна.
— Ее включили в белорусскую делегацию?
— Она на открытии будет петь главную партию в опере. — Пономаренко споткнулся, закончил едва слышно: — «Михась Подгорный».
— Слышал, Клим? Приедет Эдуардовна. И будет нас с тобой защищать. Грудью. — Черенком трубки вождь потыкал в грудь наркома.
Тот подобострастно захихикал.
— И чем Москву удивлять будут белорусы? Чего не было у других братских народов нашей страны?
Читать дальше