Unknown - Искусство похищения сердец

– Увидимся утром.

– Подожди, – он останавливает меня, – мне нужно, чтобы ты задержалась. – Он хватает меня за руку и разворачивает к главному аукционному залу. – Поставщик кейтеринга 16что-то напутал, и сегодня вечером нам не хватает пятерых официантов. Нам нужно, чтобы ты их прикрыла.

– У меня другая работа, – запротестовала я.

– За это заплатят дополнительно, и чаевые тоже, – произнес Стэнфорд. – Пожалуйста? Я бы даже не просил, но Ее Величество срывается на мне. И вот. – Он осматривает меня с головы до ног. – К тому же, одета ты соответствующе.

Мне нет нужды спрашивать, кто такая «Ее Величество». Стэнфорд, похоже, в отчаянии, поэтому я вздыхаю и киваю:

– Ладно, я останусь.

– Золотце! – Он хлопает в ладоши с благодарностью. – Ты не могла бы начать с расстановки? Нужно вынести стулья для аукциона. – Он указывает на двойные двери в дальнем конце коридора. – Там есть еще. Расставь их рядами – как те, которые уже стоят.

Когда я тащусь по мраморному полу, то размышляю, как же реальность отличается от моих фантазий о первом рабочем дне. Я думала, что буду консультировать по поводу бесценных произведений искусства, а вместо этого таскаю мебель и сервирую канапе. Но вместе с тем я взволнована из-за сегодняшнего аукциона. Я никогда раньше на них не бывала. Возможно, мне представится возможность понаблюдать, увидеть воочию, как это все происходит.

Двери в хранилище в задней части аукционного зала открыты, давая доступ к залу, где хранятся лоты в ожидании проведения торгов, зона обычно зарезервированная для ВИП-персон и сотрудников на высоких должностях. Я увидела тележку со стопкой перевернутых белых стульев, но прежде чем я успела к ним подойти, до меня доносится мягкое журчание приглушенных голосов и щелчки нескольких фотокамер. Массивное полотно расположено на раме с колесиками, а вокруг вьются несколько фотографов и репортеров с маленькими блокнотами.

Меня тянет к нему как магнитом, а подойдя ближе, я определяю, что это Рубенс – фламандский живописец периода Барокко, один из самых востребованных художников семнадцатого века. Господи, охренеть! Настоящий шедевр. «Суд Париса» – сцена в лесу с обнаженными богинями, которые выставляют себя напоказ, танцуют, демонстрируют свою красоту перед двумя богами, которые должны выбрать из них прекраснейшую. Вся картина представлена в пленительном сочетании насыщенного света и тени.

– Восхитительно, не правда ли? – произносит мне в ухо шелковистый голос, и от неожиданности я чуть не выпрыгнула из кожи. Поворачиваюсь, чтобы узреть прямо перед собой вчерашнего сексуального британца, который выглядит так же великолепно, как я его помню. Он улыбается, и его ямочки будто подмигивают мне.

Только не упади в обморок.

– Настоящий шедевр, – говорю я, надеясь, что он не решит по моим быстро краснеющим щекам, что я говорю так о нем, хотя отчасти я и его имела в виду.

– Классика, – многозначительно вздыхает он и смотрит на меня. – Для вас, наверное, это привычное дело теперь. Видеть вблизи такие красивые произведения искусства.

Я улыбаюсь.

– К этому нельзя привыкнуть, – говорю я. – Искусство означает, что его можно увидеть с миллиона различных сторон.

Он выглядит удивленным, затем кивает с одобрением:

– Я чувствую также.

Помнит ли он меня? Или вчера я была лишь временным отвлечением на его пути в офис, пикантностью для его утреннего развлечения?

– Полотно принадлежит одной из моих любимых эпох.

– Вам нравится драма, присущая Барокко, не так ли? – говорит он, щурясь на меня игриво. – Вы королева драмы?

В самом деле, он флиртует со мной, потому что помнит нашу встречу, или это его обычное поведение при общении с женщинами?

– Вы разбираетесь в искусстве, – выдаю я под впечатлением.

– Лучше, – говорит он. – Я трачу на него много денег.

Так он коллекционер. Я снова смотрю на картину: женщины, словно танцуя прямо на холсте, движутся среди глубоких зеленых теней в насыщенных мазках.

– Мне нравятся глубокие тени и мерцающие детали, словно они могут сойти с картины и… – Мой голос затихает, когда я понимаю, что говорю бессвязно. – Простите, я просто взволнована.

– Не извиняйтесь. Я понимаю, – ответил он, и похоже, он меня действительно понимает.

Мы вновь развернулись к картине. Он стоит рядом со мной, и я чувствую жар его тела вдоль своего, его рукав мягко касается моей обнаженной руки.

– Только подумайте, – говорит он, подходя ближе, своим плечом задевая мое, – на этом холсте мазки, которым уже тысячи лет. В отличие от этого нового галстука, который мне пришлось купить вчера, потому что кое-какая недотепа облила меня кофе.