Борис Муравьев: Гнозис. Том первый. Опыт комментария к эзотерическому учению восточной церкви

емой «свободной воле».

Такая смесь ошибочных представлений есть источник внутренней тьмы, омра-

чающей разум. Покаяние, напротив, есть акт Сознания, которое есть Свет. Осознать

что-либо означает вынести осознаваемое на свет сознания. А то, что выносится на

свет, как говорил св. Павел, исчезает или поглощается этим светом. Таково в самом

280

исправления ошибок в понятии, которые мы называем грехом.

Что же помешало тому человеку из нашего первого примера, который был

оебенком во втором, осознать свои в этом плане ошибки, со временем полностью

закрывшие свет простой истины? Когда мы обсуждаем подобные вопросы, сами

собой всплывают слова «грех», «слепота», «свет» и «сознание». Увидеть самого

себя жертве бритвенного пореза помешало прежде всего то, что для него невозмож-

но расстаться с питаемым гордыней совершенно ложным о себе представлением,

когда оказывается, что он далеко не всегда прав, — а точнее, всегда не прав. Еще в

детстве он подменил свою первозданную внутреннюю чистоту дуалистическим

мышлением, разветвляющимся на множество двойных мыслей, призванных скрыть

обыкновенную животную алчность, хитрость и лукавство: он был отнюдь не тот

невинный ребенок, каким себя до сих пор считает и каким хочет казаться своим

друзьям. Если уж называть вещи своими именами, он — жадный, трусливый лице-

мер, презренный, смешной и жалкий гном. Слишком жестокие слова? Но если он

попытается взглянуть правде в лицо, то с ужасом и болью увидит себя именно

таким. Его давняя чистота по его собственной вине замарана необозримым множес-

твом лжи, гордыни и демагогических, нелепых отговорок и извинений, которыми

он оправдывал себя в глазах близких и в своих собственных. Он наслаждался стра-

хом который сеял в душах других, прекрасно сознавая собственную трусость. Он

столь часто получал то, чего никак не заслужил, что лишиться всего, что якобы

оправдывает его жизнь, было бы для него равносильно нескончаемой, беспросвет-

ной муке, ибо в нем не осталось ни грана нравственной сипы, растраченной в

постоянных компромиссах и бегстве от себя, от своего животного облика, своей

множащейся вины и нескончаемой лжи.

Не к такому ли человеку, безнадежно увязшему в ошибочных представлениях,

в унизительной слабости и смертельном страхе перед светом сознания, можно с

полным основанием отнести сказанное св. Павлом: «Так-то они исполнены всякой

неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства,

распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики,

самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны,

вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы... ...» (Рим 1: 29—32)?

Между ним и светом покаяния, между ним и актом осознания, который очис-

тил бы его в Свете Сознания, каменная стена — его крайняя слабость, детский страх

перед болью, страх лишиться столь утешительного представления о своей несом-

ненной значимости.

Если мы поймем это, мы уясним, что нет таких грехов, которые невозможно

было бы простить, искупить и загладить — если только стремиться к покаянию.

Отказ совершить этот акт сознания, каким бы он ни был мучительным, равносилен

отказу от самого Искупления.