Кевин Фонг - Extremes. На пределе

Но в случае с ТОРС пик контагиозности (заразности) приходится на период, когда пациент уже находится в критическом состоянии, обычно на вторую неделю после заражения. К этому моменту почти все пострадавшие оказывались в больнице. Вот почему на первых порах так тяжело пострадал именно медицинский персонал. И хотя вирус ТОРС действительно смертельно опасен, эта его особенность ограничила распространение болезни за пределами больниц. К середине июня 2003 года, через четыре с небольшим месяца после того, как во Французскую больницу Ханоя был приглашен Карло Урбани, вспышка ТОРС явно пошла на спад, и ограничения ВОЗ на въезд в пораженные области оказались сняты. Во всем мире было зарегистрировано свыше восьми тысяч заболевших, 916 из них погибли. К маю следующего года сообщения о новых случаях заболевания во Всемирную организацию здравоохранения поступать перестали. Цепь распространения болезни от человека к человеку наконец прервалась.

А ведь все могло сложиться гораздо хуже. Героические усилия Карло Урбани, направленные на раннюю идентификацию заболевания, и то, что он своевременно сообщил о вспышке в ВОЗ, не позволили болезни поразить весь земной шар.

Впервые Урбани сообщил о своих подозрениях в начале марта 2003 года. Через две недели, отследив стремительное распространение эпидемии еще в трех странах, Всемирная организация здравоохранения выступила с предупреждением о возможности пандемии. Не прошло и месяца, как лаборатория Малика Пейриса в Гонконгском университете идентифицировала новый коронавирус ТОРС ( SARS-CoV ), вероятный возбудитель болезни. Еще через месяц в Канаде ученые сумели расшифровать его геном. Эта информация сыграла неоценимую роль в работе над диагностическими тестами и вакцинами. Между тем благодаря запрету на въезд в пораженную местность и четкому соблюдению карантина эпидемия сошла на нет сама собой.

Борьбу с эпидемиями и пандемиями нередко удается выиграть не с помощью изобретений и новых технологий, а благодаря соблюдению требований санитарии и гигиены. В этом смысле работа отделений интенсивной терапии может показаться не такой уж важной — пустячным, символическим усилием, вроде тушения горящей урны в минуту, когда вот-вот вспыхнет мировой пожар.

В самом деле, эпидемию полиомиелита, для борьбы с которой и появились отделения интенсивной терапии, победили не искусственная вентиляция легких, впрыскивания адреналина или аппараты гемодиализа, а программа вакцинации — настолько эффективная, что в наши дни вирус полиомиелита уже практически исчез по всему миру. С тех пор блоки интенсивной терапии многократно переоснащались и меняли свое назначение. Но вопрос остается: в чем смысл интенсивной терапии и реаниматологии — направления, требующего таких затрат ради достижения столь малозначительных целей перед лицом грозных эпидемий?

Однако дело обстоит не совсем так. Во время смертоносной эпидемии ТОРС в условиях отделений интенсивной терапии выживали трое из четверых пациентов: без этого набора средств искусственного поддержания жизни все они были бы обречены. А смертность от полиомиелита в Копенгагене во время эпидемии 1952 года упала с 90 % до 20 %, как только в больницах начали применять разработки Ибсена.

В наши дни реаниматология — отрасль медицины, позволяющая представителям других специальностей проводить сложнейшие и невероятно смелые операции. Это стало возможным потому, что интенсивная терапия расширила возможности человеческого организма, позволив бросить вызов болезням и смерти.

Во времена серьезных кризисов, в том числе вспышек полиомиелита и ТОРС, интенсивная терапия сделала для всей медицины то, что делает сейчас для отдельных людей: оказала временную, но жизненно важную поддержку в момент борьбы с болезнью, стала средством, позволяющим выиграть время и сохранить жизнь.

***

Собравшись в операционной, мы даем еще один разряд, дожидаясь, пока к работе приступят хирурги. Включен аппарат искусственной вентиляции: у больного уже начали отказывать легкие, они теряют эластичность, требуют больше кислорода. Кровь все больше насыщается углекислотой, и почки не справляются. Мы увеличиваем подачу адреналина, норадреналина. Доза уже так велика, что вот-вот начнутся проблемы от побочных эффектов. Под действием препаратов нарушается работа сердца, может развиться опасная аритмия. Давление удается поддерживать в норме, но приходится слишком часто проводить дефибрилляцию. Каждый раз рисунок ЭКГ изменяется, а аппарат выплевывает полосу бумажной ленты, на которой эти изменения запечатлены в виде кривых, напоминающих сейсмограмму в момент землетрясения. Сейчас на полу скопилось уже несколько метров этой ленты. Срабатывает тревожный сигнал. Я киваю хирургам. Они отходят от стола. Новый разряд дефибриллятора.