Клэр Шеридан - Из Лондона в Москву

На следующий день я отправилась в Английское Консульство. Мистер Лесли встретил меня очень радушно. Он пояснил, что слышал обо мне от Герберта Уэллса, а до этого не знал, что я находилась в России. А я специально не отмечалась в Консульстве на пути в Россию. Оказалось, мистер Лесли – большой поклонник Генри Джеймса и прочитал все его сочинения, включая два тома личной переписки.

Он предоставил в моё распоряжение свою личную ванную комнату на полтора часа, пригласил на обед, а затем позаботился о моём двухдневном пребывании в Ревеле: меня гостеприимно приняла семья Harwood на своей вилле, расположенной на побережье. Здесь меня окружили заботой и вниманием. С интересом и любопытством я слушала о политической ситуации в Эстонии, наполовину подверженной большевистскому влиянию, и историю о прибалтийских немцах, как долго они имели поселение в Ревеле, и как их вынудили его покинуть. Всё это очень интересно и сложно. За время пребывания в Ревеле я несколько раз заходила в Советское Представительство, расположенное в гостинице «Петербург». Забавно вспомнить, что в сентябре это заведение произвело на меня гнетущее впечатление. На этот раз я словно вернулась домой! Не только товарищ Гай принял самое живое участие в разрешение моих трудностей, но и товарищ Гуковский встретил меня как старую знакомую.

В четверг утром из Москвы со специальным курьером, как и обещал Литвинов, прибыли мои ящики. Но тут вышла небольшая заминка. Гай распорядился отправить их на грузовике в Английское Консульство, меня рядом не было, и ящики доставили в гостиницу «Петербург», а я в это время пыталась отыскать их в Английском Консульстве. Наконец, мне удалось переправить ящики в порт, но их отказывались принимать на борт, поскольку отсутствовал специальный сопроводительный документ из Москвы. Если бы пароход отчалил днём, как это было предусмотрено расписанием, мои ящики остались бы на берегу. К счастью, на море поднялся шторм, и отход парохода задержался. Когда наконец-то Гай прислал требуемые документы, я отыскала капитана и принялась упрашивать его погрузить мои ящики в какое-нибудь безопасное место. «Понимаете, в них – головы Ленина и Троцкого», - говорила я. Капитан сильно удивился и даже обрадовался, так обрадовался, что мне пришлось пояснить:

- Глиняные головы, они могут легко разбиться.

- Глиняная голова Троцкого? И может разбиться? Вот это да! Давайте разобьём голову Троцкого! И капитан угрожающе повернулся в сторону моего груза к большой радости людей, наблюдавших эту сцену.

Мой отъезд из Ревеля помогли организовать сотрудники Советского Представительства и профессор Ломоносов со своими сотрудниками. Они очень старались и сделали всё от них зависящее. Теперь мой путь лежит в Стокгольм. На борту парохода я опять встретила банкира, господина Олафа Ашберга, с которым мы вместе плыли в сентябре. Он как раз и обеспечивает дальнейшую перевозку золота, и для хранения золота отведена каюта. Господин Ашберг проявил в отношении меня заботу и внимание, было приятно встретиться со старым знакомым. Говорили, что еда на борту ужасная, а мне она показалась просто восхитительной.

16 ноября, 1920 года.

Счёт времени потерян. Шторм вынудил наше небольшое судно укрыться на два дня у берегов острова Оланд. В Стокгольм мы прибыли поздно вечером. Нас встречал представитель профессора Ломоносова с машиной. На таможне нас обыскали, но целью обыска было не оружие, а насекомые, и после этого разрешили спуститься на шведскую землю. Машина быстро довезла меня до гостиницы «Anglais».

Я ожидала, что обо мне забудут, как только уеду из Москвы, но уже в третьей стране меня не оставили в покое. Если так пойдёт дальше, и в Англии устроят такой же приём, как и в Стокгольме, у меня просто не останется времени, чтобы перевести дух или спокойно перекусить.

Меня осаждают репортёры. Они даже прокрались в мою комнату! Какие бы газеты они не представляли, я говорю им всё, что взбредёт в голову. Одна консервативная газета напечатала, что я назвала Троцкого настоящим джентльменом. Если бы об этом узнали в Москве, мне пришлось бы покраснеть. Ни при каких обстоятельствах я бы не осмелилась применить такое заурядное описание относительно Троцкого. Я могу сказать, что он гений, сверхчеловек или сам чёрт. Но в России мы говорим о мужчинах и женщинах, а не о леди и джентльменах. Осмелюсь предположить, что редактор не имел в мыслях ничего дурного, просто перевод оказался неудачным.