Клэр Шеридан - Из Лондона в Москву

Мы отправились к памятнику Достоевскому, прекрасному образцу ваяния из гранита, который я хотела сфотографировать. На той же площади находится и другая гранитная скульптура того же автора, известная под названием «Мыслитель». Эта скульптура даже лучше памятника Достоевскому.

Затем я вернулась в Кремль, чтобы проверить, как обстоит дело с упаковкой моих работ. С большим удивлением я обнаружила там деревянные ящики, доставленные вовремя, благодаря совместным усилиям Каменева, Литвинова, Андреева и добрейшего товарища Енукидзе. Более того, бюсты уже были упакованы, и мне не оставалось ничего делать.

Я с сожалением попрощалась с моим замечательным помощником, к которому я испытываю сильное чувство благодарности. Это интеллигентный, хорошо воспитанный человек и прекрасный специалист. Он поклонился и поцеловал мне руку с величественной простотой, достойной принца. Я подарила ему шерстяную фуфайку, чтобы он не замерзал, ведь с зарплатой в тысячу рублей, такую вещь позволить невозможно. В последний раз я обвела взглядом это унылое помещение, которое стало мне таким близким за время моего пребывания, и с комом в горле вышла в коридор. Мои шаги по каменным плитам бесконечных переходов в последний раз отдавались гулким эхом. Перейдя через внутренний дворик, я пошла в кремлёвскую столовую. Это место, предназначенное для работников Кремля, оказалось в тот день чрезвычайно переполненным. Мне повезло: нашлось свободное место. Напротив сидел Луначарский. Он недавно вернулся в Москву, и я очень пожалела, что вокруг не оказалось никого, кто бы мог нас представить друг другу.

Сидевшие рядом люди, заметив у меня английский путеводитель по Кремлю, пытались заговорить со мной, но понять их «английский» было совершенно невозможно. Жаль, что я ни слова не говорю по-русски. Задушевные беседы за большим столом бывают очень интересными. Меня заинтересовали лица окружающих. Такое разнообразие типажей! Трудно сказать, то ли они все русские, то ли принадлежат представителям различных национальностей. Ясно одно: все эти люди, словно незримой нитью, связаны единой целью.

После ланча меня поджидал Андреев, и в сопровождении сотрудника Кремля мы отправились осматривать Царский Дворец. Небольшие изящные залы с высокими лепными потолками и расписанными фресками стенами. Было очевидно, что с этих картин копированы декорации к русским операм. В просторном Тронном Зале Романовых, в избытке украшенном золотом, висели красные флаги: здесь недавно происходило заседание Третьего Интернационала.

Современные помещения в новом крыле дворца отличаются непривлекательной архитектурой и плохим вкусом, но в них всё оставлено без изменений. Даже фотографии коронации ещё висят в рамках. Царская семья редко посещала Москву, поэтому в этом дворце чувствуется заброшенность и неодушевленность. В отличие от, обычно, в старинных замках, приведения не посещают этих мест.

Свой последний вечер был проведён с Андреевым, Литвиновым и Каменевым, пришедшими посидеть в моей комнате. Каменев преподнёс мне каракулевую шапку, точно такую, как я видела на Сухаревке и очень захотела иметь. Он вернул мне сто фунтов стерлингов, которые я доверила ему в начале нашего путешествия: потратить их не пришлось. Затем Каменев заметил, что я уезжаю в неподходящее время. Завтра – канун очередной годовщины Октябрьской Революции. Намечается проведение грандиозного праздника. В Большом театре пройдёт торжественное заседание, на котором выступят Ленин и Троцкий. Ленин редко появляется на публике, поэтому было бы очень интересно его послушать. Заседание начнётся в четыре часа дна и продлится три – четыре часа, а мой поезд отправляется в восемь часов вечера. Если бы Ломоносов смог задержать отправление, у меня бы появилась возможность попасть на это заседание. На следующий день, 7 ноября, будет торжественный приём, а 8 ноября в нашем здании планируется банкет для иностранных гостей. Более того, газеты Антанты полны сообщений о готовящемся 7 ноября перевороте, и Литвинов предложил мне остаться, чтобы «посмотреть этот спектакль». Но я уже по опыту знаю, что лишь напрасно потрачу время. Когда мы остались с Каменевым вдвоём, он спросил: «Ну, как, я сдержал своё обещание?». Я ответила, что увиденное даже превзошло мои ожидания. Меня очень тронули внимание и забота, несмотря на то, что я, в сущности, представительница враждебного государства. Но Каменев не хотел слышать никакой благодарности. Он только улыбнулся своей неповторимой улыбкой: «Конечно, мы были рады видеть вас здесь среди нас, «une femme artiste». Нам нет дела до вашей национальности или ваших связей. Важно одно: «que nous ne pouvons pas supporter». И впервые за несколько месяцев нашего знакомства на его лице появилось жёсткое выражение, и сквозь зубы он произнёс: «Единственное, чего мы не прощаем, «c’est l’espoinage» (шпионажа). От того, как он это произнёс, у меня даже дрожь пробежала по спине. Но мрачная тень быстро улетучилась, и уже через секунду Каменев поведал мне, что потрясён моей мужественностью, ведь я приехала в Россию, поверив только его словам. Он добавил, что когда увидел меня перед отъездом «с двумя небольшими сумками в руках, то я понял, вы – необыкновенная женщина!». Мы словно вернулись в наши дни в Лондоне и со смехом вспомнили, как в первый раз он пригласил меня в Москву. Я призналась: «Тогда я не поверила, что вы говорите об этом серьёзно». А он сказал: «И я не поверил вам, когда вы дали своё согласие!». Каменев затем перешёл к рассуждениям о том, какое именно впечатление произведёт моя поездка в Москву на моих друзей, мою семью, и что напишут в газетах. Что же, поживём – увидим.