Клэр Шеридан - Из Лондона в Москву

Мы сделали перерыв, чтобы поить чаю, и я стала рассказывать ему, что мне довелось услышать про ситуацию со школами. В ответ Троцкий произнёс, что ему неизвестно ни одного отрицательного отзыва по поводу системы совместного обучения мальчиков и девочек. Может быть, кому-то это и не нравиться, но он не слышал никаких жалоб. Затем Троцкий стал сравнивать сегодняшний день с тем, что было во времена его детства, когда мальчики и девочки учились раздельно. При этом он заметил, что его четырнадцатилетний сын имеет лучшее мнение о девочках и менее циничен по отношению к ним, в отличие от самого Троцкого в его возрасте. Очевидно, его сын делится своими впечатлениями с матерью, поэтому Троцкий кое-что знает об этом. В этот вечер он отправил меня одну в своей машине. Троцкий объяснил, что хотел бы воспользоваться возможностью размяться и пройтись пешком. Он поцеловал мою запачканную глиной руку и пообещал, что навсегда сохранит в памяти «Une femme – avec une aureole de cheveux et des mains tres sals».

22 октября, 1920 года.

Закончено! Я работала до половины первого ночи. Думаю, что это успех. Он тоже так сказал, но мне это работа далась очень трудно. Вечером надолго отключился свет. Секретарь зажёг четыре свечи. Троцкий начал куда-то звонить и выяснил, что освещение пропало во всём городе. Я поинтересовалась, не могло ли это быть началом контрреволюционного заговора. Троцкий рассмеялся и спросил: «А вам этого очень хочется?». Я пояснила, что это бы нарушило однообразие.

Пока не было света, я читала статью о большевизме в газете «The Times», кажется, от 4 октября. У него на столе лежало несколько английских газет, и мы вместе просматривали их. Нас позабавило сообщение, что он (Троцкий) ранен, а Командующий Конной армии Будённый отдан под трибунал. Были опубликованы даже описания баррикад на улицах Москвы. Кто-то ошибся, приняв штабеля дров, которые на открытых трамвайных платформах каждый день развозили по городу и сгружали на мостовые, за построенные баррикады.

Когда снова зажегся свет, я лихорадочно приступила к работе и в таком темпе лепила до половины первого ночи, отчаянно понимая, что это последний сеанс у Троцкого.

В полночь он стоял рядом, порядком уставший, но невозмутимый и терпеливый. Именно тогда я решилась попросить его расстегнуть воротник. Троцкий послушно выполнил мою просьбу. Я неистово работала ещё полчаса, но время неумолимо бежало вперёд. Мне хотелось выразить в глине его буйную энергию. Моё внимание достигло предела, как это всегда бывает на завершающей стадии. Прощаясь, Троцкий сказал: «Eh bien, on ira ensemble au front?». Но что-то подсказывало мне, что мы больше никогда не встретимся. Хочу сохранить в памяти незабываемое впечатление проведённых вместе часов, атмосферы сотрудничества и спокойствия, молча охраняемых вооружённым часовым у двери снаружи. Дневной свет только бы испортил создавшуюся идиллию.

Примечательна судьба Троцкого. Кем он был в молодости? Эмигрантом из России, журналистом. Даже тогда, как мне рассказывали, он выделялся остроумием, но его остроумие было пропитано едкой горечью. Он сам себя сделал, подсознательно оттачивая свой характер. У него манеры и непринуждённость человека, рождённого для великих свершений. Он стал государственным деятелем, руководителем, вождём. Но если бы Троцкий не был Троцким, и не прославился бы на весь мир, его блестящий ум всё равно не остался бы незамеченным. Причина, из-за которой с Троцким оказалось так трудно работать, кроется в его тройственной индивидуальности. Он очень начитанный человек, острый на язык, непримиримый к врагам политик, и одновременно он может предстать пред вами очаровательным веселящимся школьником с ямочками на щеках. Все эти три стороны его личности я наблюдала в определённой последовательности и запечатлела их в глине.

23 октября, 1920 года. Суббота.

Москва. Утром мне надо было забрать бюст и перенести его в отведённую мне в Кремле комнату. Я пришла в одиннадцать часов, Троцкого ещё не было. Его машина находилась в моём распоряжении, и три человека помогли перенести бесценную работу. Эти моменты стоили мне несколько лет жизни! Но бюст остался в полной сохранности, и я чувствовала себя на вершине блаженства. Когда мастер по отливке увидел этот бюст, он даже воскликнул от восхищения. Бесспорно, он очень похож на оригинал, и всем нравится. Поскольку Троцкий пользуется всеобщим обожанием, я расцениваю как величайший комплимент моей работы то, что большевики считают её достаточно хорошей.