Клэр Шеридан - Из Лондона в Москву

Этим вечером товарищ Александр пригласил меня в театр. Он предложил на выбор несколько спектаклей, и я решила, что от оперетты «La fille de Madame Angot» я получу большее удовольствие, чем от постановки «Двенадцатая ночь» на русском языке. Мы отправились в МХАТ, где раньше ставились спектакли Чехова. Чехова больше не играют: он творил для класса, которому нет места в современной России, а рабочим и крестьянам чужды его идеи.

Поздним вечером, возвращаясь домой на машине, я заметила на небе огромное зарево. Несомненно, где-то был пожар, и я настояла, чтобы мы отправились в том направлении. Если пожар, когда мы его обнаружили, не представлял собой ничего особенного, то сам его поиск оказался весьма интересным, поскольку я открыла для себя, как огромна территория Москвы. Мы проехали километры пустынных московских улиц, и нам встретилось лишь несколько красноармейцев, устало бредущих по дорожной слякоти. Мы крикнули им: «Товарищи, где пожар?». В этом обращении «Товарищ» есть что-то приятное, чувствуешь дружеские чувства к совершенно незнакомому человеку. Но вместо ответа «товарищи» только неопределённо махнули руками. Машину подбрасывало и трясло. Нас обдувал ледяной ветер, а укрыться от него было нечем. Кажется, мы пересекли две реки, а, может быть, это были речные притоки. В сумерках всё выглядело так красиво! Парапеты вдоль набережной отсутствовали, только местами вырисовывались извилистые стволы деревьев. Наконец, мы добрались до места пожара. Оказалось, сгорело большое здание, на его месте виднелся только фундамент, и пламя ещё не угасло. Выбравшись из машины, я оказалась в грязи и не могла подойти поближе. Несколько человек, возникших на фоне огня, удивились нашему появлению на машине и потребовали от Александра предъявить документы. К счастью, у него с собой был партийный билет. На обратном пути его меньше всего беспокоило, что с машиной может что-то случиться на такой плохой дороге. Если машина сломается, весело объяснил Александр, запасных частей достать неоткуда, телефона нет, а идти пешком далеко. Пошёл снег, и только в час ночи мы, наконец, добрались до дома.

В коридоре я встретила Литвинова. И пока я ужинала, он передал мне сообщение от Троцкого, чтобы завтра в четыре часа дня я была готова к отъезду на фронт. Надо всё обдумать. Мы обсудили этот план со всех сторон. Литвинов был дипломатичен, он конкретно ничего не посоветовал, а только заявил, что окажет мне всяческую поддержку, независимо от моего решения. Я понимала, что буду лишена удобств и тепла, на передовую меня вряд ли допустят, и как единственная женщина я только стану вызывать подозрения. Ещё.… Но как велик соблазн! Наконец, около трёх часов утра я решила отказаться от этой идеи и сохранить о Троцком хорошую память. Лишь тогда впервые Литвинов произнёс: «Я так рад…».

25 октября. Москва.

Литвинов очень любезен: он помог доставить необходимое мне для работы оборудование из Кремля в комиссариат Иностранных Дел (гостиница "Метрополь"). Жалко, не удалось запечатлеть этот миг на плёнку: мой помощник несёт глиняную болванку; за ним следует Литвинов в меховом пальто и котиковой шапке, держа на вытянутых руках мою подставку для лепки; а сзади семеню я с ведром глины и тряпками.

В Комиссариате нас встретил китайский генерал в военной форме и все его сотрудники. Литвинов, который, по-моему, являлся советским представителем в Китае, был весьма удивлён таким rencontre, и китайцев это сильно позабавило.

Позже, в девять вечера, я вместе с Литвиновым вернулась в кабинет Чичерина, чтобы начать работу. Литвинов зашёл в кабинет, а я осталась ждать в приёмной. Пока я там сидела, какой-то мужчина торопливо забежал в кабинет. Маленького роста, в коричневых брюках и пиджаке, который ни в коей мере не сочетались с брюками. Шаркая ногами, он скрылся за дверями кабинета. Наверное, часовщик. Оказалось, это и был Чичерин.

Я всё ещё ждала. Постепенно это затянувшееся ожидание стало мне надоедать. Появилось тревожное предчувствие. В этот момент меня позвал Литвинов, но дальше порога кабинета мне продвинуться не удалось.

Внезапно передо мной возник Чичерин и торопливым и извиняющимся тоном произнёс: «Сегодня никак невозможно, совершенно невозможно…» и исчез. Он даже не разрешил мне переступить порог его кабинета!

Мы с Литвиновым посмотрели друг на друга и вышли из приёмной. Пошли в кабинет Литвинова. Он явно был удручён таким поворотом событий и не знал, что сказать. Я присела и, ожидая, пока за мной придёт машина, мы немного поговорили. Из всего сказанного Литвиновым, из того, чему я была свидетелем, у меня сложилось кое-какое мнение о личности Чичерина.