Слава Бродский: Бредовый суп

Я сел за свой стол и стал работать над проектом, который должен был закончить к концу дня. Том тоже работал над важным проектом, и мы сосредоточенно и молча сидели за своими компьютерами около трех часов. В тот момент, когда я разделался со своими делами, Том сказал мне, что он закончил то, над чем он работал, и стал мне показывать, где я могу найти все его результаты. И я сказал ему, что мне очень нравится, как он все придумал, и что он сделал большую работу.

Кто-то хлопнул меня по плечу. Я обернулся. Это был Шон.

– Ты идешь домой? – спросил он.

– Да, – сказал я.

– Тогда идем прямо сейчас, а то я опоздаю на свой поезд. Я хотел поговорить с тобой.

Мы двинулись к лифтовому холлу и наткнулись по дороге на Эдвина, который возился с чем-то у принтера. У него была очень недовольная физиономия, и он разводил в раздражении руками и ужасно ругался.

– Мне это крайне не нравится, – сказал Эдвин.

– В чем дело? – спросил я.

– Почему он спрашивает меня про размер бумаги?

– Ты имеешь в виду принтер?

– Да, принтер. Он стоит миллион долларов и еще спрашивает меня о чем-то.

– Восемьдесят тысяч, – сказал я.

– Что ты имеешь в виду?

– Принтер стоит восемьдесят тысяч.

– Это немало. Он не должен спрашивать меня про размер бумаги.

– Конечно.

– Откуда я могу знать, какой мне нужен размер?

– Попробуй нажать любую клавишу, – сказал я.

Эдвин нажал что-то, и принтер начал работать.

– Отлично, – сказал Эдвин. – Я слышал, что ты разобрался сегодня с этими бондами.

– Да.

– Спасибо.

– Конечно, – сказал я.

– Я бы хотел обсудить это с тобой подробнее. Давай завтра. Сразу после четырех.

– Хорошо.

Эдвин собрал свои бумаги.

– Я хочу в этом разобраться, – сказал он.

– Конечно, – сказал я.

– Увидимся, – сказал Эдвин.

– Хорошо, – сказал я.

Мы подошли с Шоном к лифтовому холлу. И я пошутил немного по поводу Эдвина и принтера. Но Шон не поддержал мою шутку и признался, что его тоже страшно раздражает всякое такое и что он считает, что за эти деньги принтер должен еще приносить распечатки на стол.

– Да, – сказал я, – и чистить ботинки.

– Ха, – сказал Шон, – это было бы совсем неплохо. Тем более сейчас – когда все просто помешались на безопасности – ребят, которые чистят ботинки, перестали пускать к нам наверх.

– Ты знаешь, а я никогда не чистил ботинки у этих ребят.

– Почему?

– Я чувствовал бы себя неловко.

– Правда?

– Тем более, если еще при этом читать газету…

– А что за проблемы у тебя с газетой?

– Говорю тебе, я чувствовал бы себя неловко.

Шон посмотрел на меня так, как будто бы он видел меня первый раз в жизни.

– Ты знаешь, – сказал он, – я могу это понять.

– Все считают, что мы будем объединяться с этим немецким банком, – сказал мне Шон, когда мы вошли в лифт.

– Да, – сказал я.

– Как тебе эта новость?

– Не знаю. Будем надеяться, что все пройдет нормально.

– Ты был в Чейзе, когда все это началось?

– Да, я это все пережил. А ты?

– Нет, я ушел гораздо раньше, – сказал Шон.

– Они выгнали много наших тогда.

– Да, я знаю.

– Мне как-то пришлось разговаривать с одним парнем из Chemical . Это было почти сразу после того, как мы слились с ними. И он мне так простодушно сказал, что когда Chemical объединился с Мани-Хани, все тоже думали (и он подчеркнул слово “тоже”), что все будет честно и безобидно. А когда он через полгода посмотрел вокруг, то увидел только своих.

– Не пугай меня, – сказал Шон.

– Я думаю, что сейчас нам особенно нечего бояться.

– Я тоже так думаю.

– Ну что ж, голландский мы уже знаем, будем учить немецкий.

– А ты знаешь что-нибудь по-немецки? – спросил Шон.

– Конечно.

– Ну, скажи что-нибудь.

– Hande hоch!

– Что это значит? – спросил Шон.

– Handsup! – сказал я.

– Ха. Это очень смешно. Скажи это еще раз. Я хочу запомнить.

– Handehоch! – сказал я.

– Хенде хох, – повторил Шон. – Это смешно. Может, это не вполне политически корректно, но это очень смешно.

– Может быть.

– Ты не представляешь, как это смешно.

– Наверное, – сказал я.

– Да, – сказал Шон, – это действительно очень смешно.

– Да, это очень смешно, – сказал я.

Я попрощался с Шоном, вошел в “Грэнд-сентрал”, спустился вниз по эскалатору, обогнул информационную будку и, отклоняясь все больше и больше вправо, стал двигаться туда, откуда с трех платформ уходили поезда до Таймс-сквер.

Г л а в а 27