Unknown - Navsegda

отпуске у костра.

Сьюзен часто составляет мне компанию, устраивая что-то вроде мини-версии

своего собственного Вдовьего Центра Реабилитации. Иногда ее вдруг пробивает на слезы,

но она всегда быстро берет себя в руки и успокаивается. Уверена, что дать волю слезам

она позволяет себе только ночью в постели. Время от времени, пытаясь заснуть, я слышу

ее приглушенные рыдания, доносящиеся с другого конца дома. Я никогда не иду к ней в

спальню. Никогда не упоминаю об этом на следующий день. Сьюзен любит переживать

свою боль в одиночестве. И не любит ею делиться. Днем же она хочет посвящать себя

мне, учить меня, как держаться, и я рада ей угодить. Ее методика исцеления неидеальна,

но ей она помогает. Сьюзен собрана и готова к действиям, когда это требуется, и в ладах

со своими чувствами. Похоже, она прекрасный учитель, потому что я действительно

чувствую себя немного лучше.

Изредка, когда Сьюзен нет рядом, я тихонько пробираюсь в спальню Бена. Я

воображала себе, что комната ждет его, застыв во времени и сохранившись точно такой,

какой ее оставил Бен. Думала, что, возможно, найду в ней старые школьные призы,

фотографии с выпускного, может даже суконный флаг — из тех, что некоторые вешают на

стенах. Мне хочется узнать больше о своем муже. Хочется собрать больше информации о

нем. Провести с ним больше времени. Но вместо этого я обнаруживаю тесную комнатку,

убранную задолго до его смерти. Тут стоит кровать с полосатым синим одеялом и в одном

углу висит полуоторванный стикер какой-то фирмы скейтбордов. Иногда я сажусь на

постель и прислушиваюсь к царящей в доме тишине. Наверное, здесь невероятно тихо,

когда Сьюзен остается одна.

Я представляю себе мир, в котором я замужем и у меня трое детей. У нашей семьи

громадный внедорожник. Муж, к примеру, тренер футбольной команды девчонок. Он в

25 «Викодин» — наркотический анальгетик, в медицине применяется как болеутоляющее средство.

26 Кункен — карточная игра.

119

моих мыслях безымянный, безликий. По правде говоря, в моем сценарии он неважен. Я

всё пытаюсь придумать, как в эту мою новую жизнь вписать Бена. Я могла бы назвать его

именем сына, но это было бы слишком очевидно, да и мелковато. Теперь я начинаю

понимать людей, открывающих в честь кого-то благотворительные фонды. Было бы

прикольно выступать в Фонде Имени Бенджамина Росса против употребления Фрути-

пеблс. Ну против чего еще выступать от его имени?

Если честно, то я сейчас ничего не желаю и ни к чему не стремлюсь. Порой мне

хочется, чтобы я хоть чего-то желала — что по сути уже и есть желание, только какое-то

мизерное.

Сьюзен постоянно планирует что-то за меня, чтобы я была по возможности занята

— даже если это занятие будет заключаться всего лишь в праздном просмотре телевизора.

Иногда меня этот ее пунктик «лагерной вожатой» слегка раздражает, но кто я такая, чтобы

говорить ей: «отстань». Она хочет помочь мне и действительно помогает. Я оживаю чуток

с каждым днем.

— Сегодня в город приехала моя подруга Ребекка, — говорит мне днем Сьюзен. —

Мы могли бы все вместе пойти в ресторан со средиземноморской кухней, который я

недавно присмотрела.

Она впервые приглашает меня на встречу с кем-либо из своих друзей. Почему-то

мне кажется странным участвовать с ней в чем-то, во что вовлечены другие люди. Не

знаю, почему. Как будто наш с ней союз — слишком личный, о котором никому не

говорят. Как будто она моя тайная мама. Наверное, дело в том, что я боюсь, не зная, как

мне к ней обращаться. Как она представит меня? «Это вдова моего сына?» Не хочу этого.

— О. Я даже не знаю, — отзываюсь я, теребя страницы журнала, прочитанного

несколько дней назад. Они свернулись по краям и просвечивают, после того как оставив

журнал на краю бассейна, я прыгнула в воду «бомбочкой».

— Ну пожалуйста, — просит Сьюзен.

— Просто… — начинаю я, но она внезапно садится и умоляюще вытягивает руки,

словно собираясь сделать великое признание.

— Послушай, Ребекка далеко не лапочка. Она слегка… снобка. Ну, точнее она

самая настоящая снобка. И я никогда не переваривала ее снобистское отношение к детям.

Когда ее старший сын поступил в Стэнфорд, от нее только и слышно было: Стэнфорд то,

Стэнфорд сё, и — ух ты господи боже мой — разве Патрик не самый умный ребенок на

свете? Она всегда вела себя так, словно мой Бен — сплошное разочарование.