Unknown: i 1cd2928cc9eb1168

– его улыбка тускнеет, когда неудачная шутка не находит моего отклика.

Он откашливается, прочищая горло: – Вы должны простить меня. Я немного

нервничаю. Понимаете, это очень важный для меня момент.

- Для меня тоже, – отвечаю я.

Его улыбка возвращается на место.

- Значит, адвокат, – продолжаю я, проводя пальцем по краю своего бокала. –

Случайно не вы были адвокатом Коннелли? Тем самым, который переоформил свою

лодку на имя Саймона.

- От вас ничто не может ускользнуть, – он делает глоток из своего бокала. –

Коннелли подумал, что будет хорошей идеей иметь адвоката в кармане. Я думаю, это

было одной из главных причин, почему он выбрал именно меня. Льщу себя надеждой,

что были и другие, еще более значимые причины. Но, когда тебя начинает тащить

вниз, люди превращаются в эгоистичных тварей.

– Да, мы такие, - соглашаюсь я.

Он чуть подается вперед.

– Я ненавижу спрашивать… потому что это дурной тон, выуживание… но

понравились ли тебе мои подарки?

Мое горло сжимается от резкой боли. Я чувствую холодную сталь,

скользнувшую по моему бедру, и с трудом сдерживаю возглас, готовый сорваться с

губ. Чуть успокоившись, отвечаю:

– Если говорить честно, да. По крайней мере, часть меня получила от них

удовольствие.

Его глаза темнеют.

– Я надеялся, что ты не будешь разочарованна. И сейчас ты понимаешь, что это

единственное, что имеет значение.

Лезвие исчезает в то же мгновение. Он откидывается на спинку стула, давая мне

чуть больше пространства. Я пью шампанское. Я должна все рассказать.

- Есть два типа антисоциальных диспозиций, – я бросаю на него взгляд, –

психопаты и социопаты. Те, кто родился таким, и те, кто под давлением обстоятельств

стал таким.

Он отвечает легким смешком:

– Битва наследственностей, да?

Я медленно киваю.

Высокомерное поведение - я предполагала, что он будет вести себя так, но он

тянется через стол и берет мой бокал. Его глаза сверлят меня, когда он делает глоток

из моего бокала. Затем он возвращает напиток мне.

– Я всегда беру то, что хочу. Это у меня с рождения. Поэтому, предполагаю, я

родился с этим, – говорит он с легкостью.

- А я приобрела это…

- В чем разница?

Разница? Есть ли разница, если ты погружен во все это? До тех пор, пока я не

встретила Колтона, я думала, что разница несущественна. Я была погружена в мир

монстров. После того как мой похититель сломал меня, я поняла, что не существует

ценности вещей. Я видела только то, что, как мне казалось, делало меня похожей на

него – существом, которое пошло бы на что угодно: ранить, убить, обмануть… на все,

лишь бы выжить. Но не просто выжить – а процветать.

Урок, который преподал мне мой похититель: уничтожь или уничтожат тебя.

95

Мир в красном, Книга Третья. Триша Вольф.

Боль не всегда исходит от тех людей, которые причиняют нам вред. Боль часто

приносят те, кому мы доверяем больше всего. Родители из самых лучших побуждений

- те, кто старается оберегать своего ребенка от всего плохого, - душат своих детей.

Любовник, который верит, что помогает тебе преодолеть всю боль, зачастую является

главным источником этой боли. Потому что любит так сильно… что не может жить

без тебя. Его зависимость становится твоей собственной виной.

Я никогда не ощущала подобного разочарования. Мой похититель избавил меня

от этого обмана. Я слишком хорошо знала, как легко перейти от одного края к

другому, как часто крайности оказываются рядом, и все это во имя любви. Чувства.

Эмоции.

Я была благодарна своему похитителю за то, он снял с меня бремя

необходимости балансировать между правильными и неправильными эмоциями.

Поэтому в те годы я так отчаянно искала ответы, искала кого-то вроде себя и

нашла связь с Элизабет Батори. Она тоже была создана кем-то. Она тоже пережила

какие-то неизмеримые страдания, и именно это сделало из нее монстра. Она тоже не

могла помочь себе выбраться из темноты, но нашла источник, куда перенаправить эту

боль.

Я верю, что она видела в каждой девочке, которую убила, нечто, чему завидовала

или что потеряла. Возможно, она завидовала их беззаботному детству. Может быть, я

отождествляю себя с ней, потому что и мое детство было украдено. Но все же это не

то, что по-особенному привлекло меня в графине.

Мое собственное глубинное историческое отношение к Батори чуть остужало